– Устал я что-то, – проговорил Туровский. – Сердце жмет.

– Может, врача кликнуть?

– Не надо. Где машина?

– У подъезда.

Он тяжело поднялся из-за стола, чувствуя мелкую дрожь в коленях. Ехать никак не хотелось. Он уже знал, какую картину застанет.

– Перебито горло?

Борис посмотрел удивленно:

– Откуда вы знаете?

Туровский не ответил. Ощущение замкнутости не хотело покидать. Ему казалось, что события повторяются одно за другим: езда по старенькому асфальту, фырчащий мотор – будто дорожка стадиона, в конце которой вместо финиша – новый ненавистный виток, и сколько таких витков впереди…

Чонг и Таши-Галла вошли в ворота Лхассы рано утром, накануне праздника Ченгкор-Дуйчин, когда все приготовления к торжествам были уже закончены. Все жители столицы, от мала до велика, понемногу стекались к дворцовой площади, чтобы не упустить главное событие этих дней… Да и вообще главное событие года: выход к народу его величества короля Тибета Лангдармы Третьего.

Сейчас, когда до торжества оставалось еще несколько часов, Лангдарма, облаченный в золотые одежды, стоял на открытой террасе дворца и смотрел на храм Майтрейи, расположенный на каменистом плато горы Самшит. Пятиметровая статуя святого венчала храм, построенный в монгольском стиле – с пологой четырехскатной крышей из ярко-красной черепицы.

Звезды не предсказывали ничего хорошего (придворный астролог долго прятал глаза, не решаясь начать говорить). Лангдарма не рассердился на гадателя, тот был ни при чем. Он и сам ощущал беду, и только упрямство гнало его вперед.

Приближенные толпились у дверей, ожидая его появления в тронном зале. Там он возьмет в руки дорджу – скипетр в виде большого жезла с двумя шарами, знак высшей духовной власти, которой обладают лишь два человека – Далай-Лама Цзосан-Кьянни и он сам, правитель Тибета. Там ему на плечи наденут длинную серебристую мантию из горностая, и он снова выйдет на эту террасу, открывающуюся на площадь перед дворцом. А внизу, на площади, его будет славить собравшийся народ. Будет праздник Ченгкор-Дуйчин, самый радостный и долгожданный в году. А значит, дурные мысли от себя надо гнать.

И Чонг в этот момент тоже с восторгом смотрел на статую Майтрейи (только снизу, с улицы), и она казалась ему настолько огромной и величественной, что перехватывало дух. К храму нескончаемым потоком тянулись верующие. Многие из них плакали, некоторые становились на колени и касались лбом каменных ступеней, ведущих к открытым настежь воротам. Сорок девять ступеней составляли подъем на плато, и сорок девять раз паломники опускались на колени и кланялись, вымаливая покровительства святого.

А ниже, на улицах, было настоящее столпотворение. Потоки людей перемешивались, образуя настоящие водовороты, и приходилось крепко держаться за руку Учителя, чтобы не потеряться. Торговцы вынесли свои товары прямо на улицы, стараясь держаться ближе к этим потокам, но так, чтобы не засосало самих… Рыбные, овощные, гончарные ряды соседствовали с ювелирными, ковровыми, невольничьими и лошадиными. Всюду сновали калеки, нищие и знахари. Охранники в тяжелых панцирях и высоких шлемах с флажками пробивали себе путь сквозь толпу… Иногда кому-то и попадало, но что ж, сам себя и вини, не убрался, значит, вовремя с дороги. Богато украшенные паланкины на могучих руках носильщиков замедляли ход, а то и вовсе останавливались, и тогда какой-нибудь рассерженный вельможа, ругаясь, вылезал наружу, чтобы навести порядок, но тут же его подхватывало, как щепку, и несло куда-то людское море.

Чонг совершенно опешил от открывшегося перед ним зрелища. Воистину после суровой размеренной жизни в горной общине у него возникло стойкое чувство, будто он попал в громадный гудящий улей. От множества хитро, невообразимо переплетенных ароматов у него закружилась голова.

– Не отставай, – напомнил о себе Учитель. – Мы должны до сумерек быть во дворце.

– И вы знаете, куда нам идти? – недоверчиво спросил Чонг. – Бедный наш правитель, как же он живет в таком месте!

Таши-Галла не ответил. И Чонг, взглянув на него, вдруг понял, что Учителю явно не по себе. Он будто чувствовал что-то, упорно витающее в воздухе, насыщенном запахами со всех частей света. То, что делало атмосферу густой и вязкой, как вода в болоте – так бывает в горах перед сильной грозой: еще нет никаких видимых признаков и небо остается голубым, чистым и высоким, но непонятная тяжесть давит на затылок, и крошечные искорки мелькают перед глазами, иногда чуть заметно касаясь лица…

На высочайшую аудиенцию они не попали: к дворцовым воротам вышел вельможа, статью и важностью не уступающий, пожалуй, самому королю, и зачитал длинный список гостей, допущенных на встречу. Таши-Галлы и Чонга в списке не оказалось.

– Солнцеподобный больше не будет принимать посетителей, – объявил царедворец. – Те, кто был приглашен официально, смогут занять места на дворцовой площади, где будут происходить празднества.

Чонг заметно погрустнел. Он очень надеялся услышать, о чем будет говорить король со старым Учителем.

– Не волнуйся, – утешил его Таши-Галла. – Всему свое время. А сегодня правителю и в самом деле не до нас.

И Чонг, едва увидев буйство красок и заслышав надрывное звучание труб, забыл о своих огорчениях.

Площадь перед дворцом Потала была заполнена народом. Люди стояли плотной толпой – трудно было даже переступить с ноги на ногу.

Каждый, особенно из стоявших в задних рядах, изо всех сил вытягивал шею – не пропустить бы чего. До начала главного действия оставалось совсем немного, уже и солдаты в серебристых парадных доспехах и алых накидках оттеснили народ в две стороны, образовав коридор – от начала площади, где в нее вливалась центральная улица города, до самого дворца короля Лангдармы, перед которым на помосте, покрытом золотистым шелком, стоял высокий трон из слоновой кости. Пока трон был пуст, только стража в золотой броне, с бронзовыми щитами в человеческий рост стояла по бокам. Священные знамена Чжал-Цены, привезенные из храмов со всех уголков Тибета, развевались и хлопали на ветру.

Чонгом овладел вдруг самый настоящий мальчишеский восторг: захотелось вытянуть шею (нужды в этом не было: все лежало перед ним как на ладони), потолкаться локтями, пытаясь пробиться в передний ряд… Хотелось почувствовать людей, стоящих бок о бок, и себя – как часть этого мира. Королевский дворец лежал перед ним во всем великолепии. Он своими глазами видел громадных каменных львов, охраняющих ворота, и высокие резные колонны, поддерживающие массивную крышу над входом. Широкие лестницы поднимались с террасы на террасу, все выше и выше, к центральной башне с площадкой наверху.

И вот – на площади вдруг разом стихли все звуки. Только что было шумно, как где-нибудь посреди базара в разгар торговли, и тут же все смолкло. Лишь хлопали на ветру знамена да пофыркивали лошади конной стражи, стоящей у Львиных ворот. Люди замерли в ожидании… Это длилось несколько мгновений. Потом, далеко, у дверей храма Майтрейи, вдруг тонко зазвучали трубы.