– Я хотел бы поменять билеты, – сказал Шуша как можно более незаинтересованным тоном, хотя сердце бешено колотилось.

– Виза есть? – спросила девушка.

– Есть. Вот виза и билеты.

– Когда хотите лететь?

– Чем скорее, тем лучше.

Она полистала что-то вроде амбарной книги.

– Билеты на Вену есть на завтра. Вас устроит?

Он сделал вид, что размышляет, хотя сердце билось еще сильнее.

– Пожалуй, подойдет, – сказал он задумчиво.

– Цена такая же, доплачивать не надо.

Он молча кивнул. Девушка что-то писала на бланке.

– Вот ваши новые билеты.

Схватив визу, билеты и чемодан, уже забыв про конспирацию, он помчался через весь зал к телефону-автомату и стал звонить другу Женьке.

– Привет, – сказал Женька. – Ты нас с Витькой поймал в дверях, мы уже ехали к вам на проводы…

– Я не дома! Можете взять такси в Шереметьево? – прокричал он в трубку. – Я заплачу́. Жду вас у входа в таможню.

Когда они наконец встретились, было уже около девяти вечера. По стеклянному коридору таможни тянулась огромная очередь. Стало ясно, что им предстоит провести в этом стеклянном пространстве всю ночь.

– Ты садись на чемодан, – сказал Женька, – мы пока постоим.

– Садись ты, – ответил Шуша. – Будем меняться. Я сидеть не могу. Меня все еще колбасит.

Их очередь подошла около шести утра. Они были последними. Два сонных таможенника в зеленой форме, примерно того же возраста, что и они, лениво потыкали в открытый чемодан, потом один из них махнул рукой и сказал:

– Всё, идите домой. Всё в порядке. Чемодан получите в Вене.

Шествуя по стеклянному коридору, в полной тишине опустевшего аэропорта, друзья услышали, как один таможенник сказал другому:

– Симпатичные ребята.

– Да, – сказал другой со вздохом. – Обычно приходится иметь дело с такой серой массой.

Домой Шуша вернулся около семи утра. Гости уже разошлись. Во всех четырех комнатах были навалены бумажные тарелки с остатками еды, пластиковые стаканчики с недопитым красным вином, пол усеян окурками. Стоял тяжелый запах кислой еды, смешанный с табачным дымом. В их спальне на кровати сидели сонные и не совсем трезвые Алла с сестрой Нинкой.

– Ну что? – спросила Алла.

– Буди Мику с Никой. Через четыре часа вылет.

– А вещи?

– Чемодан сдан в таможню. Про остальные забудь.

– Правильно! – вдруг громко произнесла очнувшаяся Нинка. – Именно так из этой блядской страны и надо уезжать! Все бросить и рвать когти.

Последние четыре часа, до того мгновения, когда Ту-134Б оторвался от взлетной полосы, Шуша и Алла находились в панике. А что если отдел кадров все- таки позвонил в ОВИР? Когда они уже сидели в самолете, каждый новый входящий пассажир казался им то милиционером, то пограничником. Вошел кто-то похожий на Сергея Ивановича, Шуша вжался в кресло, но тот прошел мимо.

– Ну всё, – облегченно сказала Алла, когда они наконец взлетели.

– Подожди. Мы еще над советской территорией.

Он все еще не решался выпустить из рук их единственную ручную кладь – пишущую машинку “Рейнметалл”. Вместе с Аллой, Никой и Микой машинку можно было считать наследством Сеньора. Обещание “вернуть Аллу в целости и сохранности” было перевыполненным.

С пассажирами этого рейса, а их было 76, произошла метаморфоза: до пересечения границы они были эмигрантами, а сразу после – иммигрантами. Сами они этой метаморфозы пока не ощущали. В Вене их встречали представители конкурирующих агентств – израильского Сохнута, толстовского фонда, Джойнта, ХИАСа и других. Сохнутовец в черном костюме и черной шляпе стоял прямо у трапа и голосом строгого директора школы говорил по-русски без акцента:

– Так. Документы сюда, пожалуйста! Быстро, не задерживаем остальных! Документы!

Пассажиры, включая Шушу с Аллой, безропотно протягивали ему свои документы. Если бы эти люди не провели всю свою жизнь в СССР, они бы наверняка сказали: кто вы такой? Покажите сначала ваши документы. Мои документы останутся у меня.

Но такая дерзость не могла прийти им в голову, как прекрасно понимал сохнутовец, такой же иммигрант из СССР, но приехавший на несколько лет раньше. Представители Толстовского фонда, Джойнта, ХИАСа и других организаций стояли неподалеку и не делали попыток вмешаться – они знали, что статистика на их стороне. Когда всех погрузили в автобусы, Шуша пересчитал, их было 70. Значит, шесть человек откуда-то знали, что у них теперь есть право выбора. Кто-то их предупредил или дошли своим умом?

Окна в автобусах были закрыты шторами – опасались терроризма. Лагерь, в который их привезли, был окружен колючей проволокой, и по периметру ходили израильские автоматчики.

Всех рассадили в большом зале, и началась регистрация.

– Те, кто собираются ехать в Израиль, поднимите руки, – сказал сохнутовец.

Поднялось пятнадцать или двадцать рук.

– Это все? – спросил он. – Вы откуда? – обратился он к семье из шести человек с двумя детьми и довольно старыми дедушкой и бабушкой.

– Из Кишинева.

– Куда собираетесь?

– В Канаду.

– А вы?

– В Америку.

– Вы?

– В Америку.

– Так, – продолжал сохнутовец, – а вы знаете, какое количество денег ваша родина потратила на то, чтобы вывести вас из советского пленения? Где ваша благодарность? Вы понимаете, что вы изменники родины?

Шуша с Аллой переглянулись. В течение всего нескольких дней они стали изменниками сразу двух родин.

В этом лагере, по каким-то техническим причинам, они провели только сутки, намного меньше, чем уехавшие раньше знакомые. К большому огорчению архитектора Ш, мечтавшего о встрече с Венским сецессионом, в город их так не выпустили. Им досталась еще одна коллективная беседа, на которой почти дословно повторялось все то, что Шуша слышал на станции “Пионерская” от Авигдора: “Вы пользуетесь возможностью, пробитой с огромным трудом для других людей и для другой цели. Пробивали бы честно для себя свою Америку”.

“Это звучит справедливо, – размышлял Шуша, – но не реалистично”.

Ночной поезд Вена – Рим, по письмам уехавших друзей, был ужасным: только сидячие места, ни капли воды, адский холод, вагоны запломбированы снаружи, дети страдают. В реальности все оказалось гораздо лучше. Вагон действительно был сидячим, но наш архитектор быстро сообразил, что сидения можно разложить и превратить в одно сплошное ложе, на котором все четверо разместились вполне комфортно. Вагоны действительно были заперты снаружи, но именно это уберегало их от толп пассажиров, атаковавших поезд в Болонье и Флоренции.