— Уходи! — приказала Норма. — Уходи отсюда! Призрак не шевелился.

— Я скоро буду зачат, — долетел едва слышно голос. — Здесь, в подвале… ты знаешь об этом? Через несколько минут. Зачем уходить? Я жду.

В подвале ее клиники?! Норму Галликан возмутило это признание. Какая-нибудь лаборантка и сторож… Она спешно вышла из таблина. Лесенку в подвал освещала маленькая тусклая лампочка. Норма открыла ключом обитую железом дверь. Под низкими сводами гулко отдавалось эхо. Пустые свинцовые канистры, ящики от приборов, груда ветоши. Подвал был пуст. Норма слышала лишь собственное дыхание да биение собственного сердца. И вдруг — второе дыхание. Рядом. Сильный удар в спину опрокинул Норму на груду тряпья. Она попыталась встать — не смогла: чья-то неподъемная тяжесть вдавливала ее в грязное тряпье. Треск разрываемой туники прозвучал, как выстрел. Плотная аморфная масса обволакивала тело, не давая пошевельнуться…

Хриплый лающий смех прозвучал в ушах, вломился сквозь барабанные перепонки, резонируя внутри черепа. Норму подняло над полом и потащило вверх. Она ничего не видела — черная масса залепила глаза. Похожие на отростки пальцы ласкали грудь и бедра. При этом Норма висела в воздухе, а плотное «облако» окутывало все ее тело…

«Нет»! — хотелось завопить Норме, но что-то липкое, похожее на тесто заполнило рот.

Норма задохнулась от отвращения…

Наконец проклятая тварь отпустила ее. Норма шлепнулась на груду тряпья. Глянула вверх — никого. Серый потолок с пятнами влаги нависал над нею. Абсолютная звенящая тишина воцарилась в подвале — ни наглого смеха, ни хриплого дыхания. Но Норму не оставляло чувство, что в последний момент, прежде чем исчезнуть, «облако» всосалось внутрь ее тела.

Несколько минут призраки кружили по двору.

— Куда же мы теперь? — спросила Красавица.

— Теперь мы расстанемся, — сказал Аристократ. — Каждый отыщет себе объект воплощения. В будущей жизни мы встретимся вновь.

— И тогда отомстим… — прошептала Красавица. Аристократ не ответил.

Дверь была низка, и Гюну пришлось пригнуться, чтобы войти. Когда же он выпрямился, то увидел маленькую комнатку, окно, забранное частой узорной решеткой. Облезшая роспись на стенах изображала интимные сцены. Прежде в этом доме располагался лупанарий. Народу в комнате было множество. Несколько человек сидели на стульях, составленных в круг, остальные стояли вдоль стен. Один стул пустовал. В высокий бронзовый канделябр было вставлено несколько свечей. Их дрожащий свет скользил по лицам. У стены, свернувшись клубком, лежали две огромные змеи. Одна была неподвижна, будто спала. Другая с любопытством вертела из стороны в сторону огромной головой.

Гюн вгляделся в сидящих и стоящих. Это сплошь были гении.

Лицо одного из гениев постоянно менялось — вместо человеческих черт вырастала то ли лисья, то ли волчья морда, и гений старательно мял щеки и нос, будто лепил маску из воска, возвращая себе человечье обличье. На коленях у молодой брюнетки лежал огромный рыжий кот и постоянно бормотал раздраженным человечьим голосом:

— Мне это все не нравится… мне это ужасно не нравится…

— Садись, — приказал Гюну хмурый старик в темном плаще с капюшоном. Лицо его было полностью скрыто.

Гюн подчинился.

— Чем ты сейчас занят? — спросил человек в темном, явно глава собрания.

— Ничем. Чем я могу заниматься, скажи на милость?! Пытаюсь устроиться. Может, пойду в армию.

— Мы не должны служить людям! — пронзительно закричал гений в облике тощего лысого человека с острым носом и близко посаженными глазами. — Мы должны держаться друг друга! Людям было так хорошо под нашим руководством! Но они об этом забыли, ленивые жирные твари. Без нас они не смогут создавать новых шедевров, не смогут делать открытия в науке, они лишь будут повторять достигнутое и жиреть, жиреть, жиреть…

— А по-моему, мы не так уж и сильно от них отличаемся, — пожал плечами Гюн.

— Они примитивны, ничтожны, суетливы, жадны, глупы, — тощий задохнулся, не в силах скрыть омерзения при мысли о человеческом роде. — Гении не могут с ними смешиваться!

Гюн не успел ответить — вновь заговорил председатель собрания:

— Гюн, ты устроил заговор гениев и потерпел поражение. Именно по твоей милости мы очутились на земле.

Ну конечно! Обвинять легче всего. На их месте он бы предъявил все претензии к Гимпу. Гений Империи сначала предал своих собратьев, потом быстро сжился с человеческой оболочкой, посчитал людей своими и почти не грезил о прошлом, о небе, о власти.

— Хотите убить меня? — спросил Гюн равнодушно.

Все-таки он был гением нечеловека, то есть весьма необычным гением, хотя прежде ему случалось опекать людей. Люди в зависимости от должности меняются разительно. Гении — тоже.

Председатель собрания пожал плечами:

— К чему торопиться? Рано или поздно тебя убьют. Люди или болезнь. Как и любого из нас. Но гений сам по себе — дух, даже если пребывает во плоти, и значит умрет весь, без остатка. Его не ждет ни Элизии, ни Тартар, ни вода Леты и новое воплощение. Он превратится в пузырь воздуха, в облако, в песок под ногами, жирный гумус на полях. То есть в ничто…

«Кто он? Кому покровительствовал прежде? — мучительно раздумывал Гюн. — Никогда раньше не встречал этого старика. Или встречал?»

— Ты знаешь, что Гика убили? — выкрикнул кто-то из стоящих у стены.

— Пытались убить. Гений Икела жив.

— А правда, что гений Тибура живет у Гимпа под кроватью? — продолжал допытываться все тот же нетерпеливый голос.

— Спроси у него самого, — огрызнулся Гюн. Любое упоминание о Гимпе его злило.

— Выйдем в соседнюю комнату и поговорим, — сказал хмурый председатель собрания и поднялся.

— Мы должны где-то собираться, уединиться, не общаться с людьми… создать свой культ… быть вместе… — торопливо и очень громко шептал кто-то из гениев. — Для нас это единственный выход…

Гюн, опять пригибаясь из-за странно низкой двери, прошел в соседнюю каморку. Здесь не было ни стульев, ни столов, одни голые стены. Ложе, привинченное к полу. На облупившейся фреске сатир занимался любовью с белотелой нимфой. Примитивная роспись почти без светотени, а краски пожухли. Похабные надписи измарали стены вдоль и поперек.

«Очень дешевый лупанарий», — подумал гений.

— Как тебе в роли человека? — спросил хозяин.

— Отлично, — с наигранной веселостью отвечал Гюн. — И в Элизии, и в Тартаре существование одинаково скучное. Дух — это всего лишь название книги. А тело — ее текст.

— Да, имея такое тело, можно так говорить! — вздохнул неизвестный и плотнее натянул на голову капюшон. — Мне ничего не стоило натравить гениев на тебя. Но я не стал этого делать, ты мне нужен.

— Можно поинтересоваться — зачем? Неведомый гений оставил его вопрос без ответа.