убедился, что рука изменилась только до середины плеча. Позабыв про собирающуюся убить его девочку, он осматривал себя на предмет новых странностей, но больше ничего не обнаружил.

— Эй, не раздевайся тут! — окрикнула его Тормуна. — Мы вообще-то важный вопрос решаем!

— Верно, — согласился Ачек, в очередной раз отложив попытки понять происходящее с ним. — Ты говорила про какого-то старика. Кто он и зачем меня вести к нему?

— Ладно, просто пойдем уже. Старикашка у нас типа главного, — буркнула Ана в ответ, видимо, решив доставить подозрительного марийца живым и целым. — Но если только шевельнешься — я тебя убью! Я тебя так жестоко убью, если ты… Если ты шевельнешься! Что? Как он будет идти не шевелясь? Да, не подумала… Но если только дернешься! Вот только дернись — я тебя убью! Больно-больно убью…

Она еще долго увлеченно лепетала бессвязные угрозы, уже забыв, с чего все началось, и зачем она это делала. Ачек со скучающим видом шел рядом с ней и рассматривал свою руку. Догадок не было, но из бреда Тормуны он понял, что глава секты, вероятно, сможет пролить свет на его странную метаморфозу. К тому же, нельзя забывать о миссии…

— Расскажи мне о "старикашке", — попросил По-Тоно, затыкая бесконечный поток слов Аны, которая просто не могла идти ровно — постоянно вилась вокруг него и приплясывала.

— Да что о нем рассказать, никто ничего толком и не знает про него, даже имя, — пожала плечами юная сектантка. — Он называет себя Мертвым Взором, носит повязку на глазах, но видно, что из-под нее торчит что-то такое как у тебя на руке — странная темная кожа, морщинки. Наверное, потому что он старый. Но ты-то не старый! И Мелкая не хочет быть старой, старые люди — некрасивые! Такая серая кожа, что прямо фу! А почему у тебя на руке кожа, как у старого-старого?

— Не отвлекайся, расскажи мне еще о нашем лидере.

Тормуна моргала глазами и задумчиво мычала, словно что-то вспоминая, и наконец с победоносным видом кивнула Ачеку.

— Придумала! — закричала она. — Я просто не буду стареть и тогда никогда не стану старой!

"Она безнадежна".

— Расскажи мне о Мертвом Взоре, — терпеливо повторил мариец, подавляя растущее раздражение.

— Не знаю я ничего. Он… он добрый.

Сложно сказать, что произошло в безумной головке смертепоклонницы, но в тот момент она сильно изменилась. Став очень серьезной и грустной, она брела рядом с Ачеком, понуро опустив голову, и молчала. Последнее удивило марийца сильнее всего. Внезапно он увидел совсем другую Тормуну Ану, но не знал чем объяснить такую радикальную перемену в ее образе.

— Я думал, что доброта не слишком высоко ценится у таких людей, как мы, — осторожно сказал он.

— Верно, — ответила она, не поднимая головы. — У таких, как ты. А он был с самого начала добр ко мне. Старикан видит больше, чем могут разглядеть простые смертные. Он-то и разглядел во мне нечто, но для остальных я оставалась обузой. Хилая Мелкая, слабая Мелкая, бесполезная Мелкая… Они говорили, что больше толку будет, если меня принесут в жертву владыке, но старикашка не позволил им этого сделать.

— И ты так рвалась убить меня, чтобы оправдать его ожидания?

— Не знаю, может быть. Тебе-то какое дело?

Действительно, Ачека не должны касаться межличностные отношения в секте смертепоклонников. В конце концов, они все преступники, и как только закончится миссия с саботажем, от них надо будет избавиться, раскрыв месторасположение их главного капища. Но ему почему-то неприятно было смотреть на грустную Тормуну, которая до этого момента так фонтанировала безудержной радостью, хоть и с отчетливым следом безумия. Странное чувство, юный агент Тайной канцелярии с таким раньше не сталкивался.

— Так, значит… Ты давно состоишь в секте? — он попытался увести разговор немного в сторону, чтобы отвлечь Ану от обуявших ее тяжелых мыслей.

— Дай подумать, — протянула она, задумчиво постукивая лезвием кинжала по подбородку. — Лет сорок семь или восемьдесят… три. Восемьдесят три, да.

— Восемьдесят три? — переспросил Ачек, внимательно посмотрев на щуплую девочку, которая шла рядом с ним. — А ты умеешь считать?

— Конечно! — возмутилась Тормуна, демонстративно отвернувшись от него. — До двенадцати. Старикан научил. Сказал, что этого хватит, чтобы сосчитать свои конечности, а больше от цифр никакого толку и нет. Мелкая согласна.

— Зачем тогда сказала "восемьдесят три"?

— А это много?

— Достаточно. В Алокрии мало людей доживает до такого возраста, обычно люди умирают намного раньше.

— Тогда не знаю, я, сколько себя помню, все время была здесь. Слепой старикашка — мое самое раннее воспоминание. И единственное светлое пятно в моей жизни. Он мне семью заменил, во всяком случае, мне нравится так думать. Я подслушивала разговоры людей из города, прячась за канализационными решетками, следила за ними и так много узнала. Кажется, старикан мог бы быть моим дедушкой, пусть и непутевым. Но… Издевательства других слуг владыки, постоянная угроза быть принесенной в жертву, голод, темнота и страх. Вот моя жизнь. И даже "восемьдесят три", если это действительно много, покажется лишь одним днем по сравнению с этим кошмаром.

Ее речь сильно изменилась, Тормуна стала старше и намного несчастнее. По-Тоно заметил, что она замедлила шаг и была готова расплакаться, бросившись бежать подальше отсюда, от секты, от владыки, от самой себя. Неудивительно, что Ана сошла с ума от такой жизни.

— А ты уверена, что твое место здесь? Ты еще молода, можешь начать все сначала.

— Не могу бросить старика. Он меня приютил, вырастил. Опекун из него никудышный, но хоть какой-то. Не хочется обманывать его ожидания, ты прав. Поэтому и хотела тебя убить, доказать, что я не пустое место. Я умею убивать, я прекрасно убиваю, но… все мои прежние жертвы владыке были неказистыми, а ты вроде должен был подойти…

— И сколько тебе самой лет? — поинтересовался мариец, стараясь увести девочку подальше от мрачных мыслей. С каких-то пор для него стало важно, чтобы она не грустила.

— Наверное, побольше двенадцати, а то я бы запомнила, — Тормуна начала маршировать, широко размахивая кинжалом, а затем кокетливо — где только научилась? — взглянула на Ачека. — А сколько ты бы мне дал?

Хрупкая, не очень здоровая, с тонкими, коротко остриженными волосами, собранными в несколько небольших пучков, она выглядела лет на четырнадцать. Но если учесть голодание с раннего детства, отсутствие свежего воздуха и солнечного света, то можно допустить, что она уже несколько лет не растет, оставаясь в теле подростка.

— Может быть, семнадцать, — предположил мариец.

— О, отлично! Красиво звучит! — ее глаза загорелись, а на лице появилась широкая улыбка. — Слышишь, принцесса, нам семнадцать