— Какие? — спросила она с любопытством.

— Кое-какие, — уточнил я с тайным злорадством. — Что, попытаетесь выведать?

Она засмеялась.

— Ох, милый Ричард! Если бы у вас можно было бы что-то выведать через постель или как-то еще, я бы не была в вас так безумно влюблена. Вы кремень, скала…

— …утес, — подсказал я.

— Утес, — повторила она и посмотрела на меня с испугом в глазах. — Вы что, читаете мысли?

— Нет, — успокоил я, — просто в этом же порядке я говорил сэру Растеру, когда нужно было… гм… успокоить. Леди Бабетта, эрцгерцога нужно дурачить чем-то иным, чем простых рыцарей. Вас обманули, сообщив, что все мужчины одинаковы! Даже среди женщин попадаются неодинаковые, а уж мужчины…

Она улыбалась мило и счастливо, сейчас начнет беспечно щебетать, у нее это получается просто чудесно, и надо быть такой подозрительной скотиной, как я, чтобы не дать себе расслабиться и напомнить еще раз, что за этой птичкой нужно круглосуточное наблюдение как со стороны стражей, так и со стороны чародеев, да не ускользнет под покровом магии. А ускользнет, то хотя бы приблизительно ощутим, какие силы скрывает под беспечной улыбкой.

В дверь стукнули, сэр Жерар вошел с опущенной головой, не поднимая глаз, поставил ларец с картами, над которыми я работал, на полку шкафа и, закрыв дверцы, запер его на ключ.

— Спасибо, сэр Жерар, — сказал я. — Надеюсь, вы там ничего не дорисовали.

Он поклонился.

— Ваша светлость, кто рискнет совершить такое… зная о вашей особой памяти?

Он вышел, Бабетта повернулась ко мне, глаза полыхнули жгучим интересом.

— Что у тебя за особая память?

— Я все еще помню, — ответил я, — как ты в прошлый раз затащила меня в постель, хотя я и упирался просто бешено.

Сэр Жерар на удивление редко приносит бумаги, испрашивающих аудиенцию тоже маловато, сработал слух, что майордом явился зело зол и яростен, да и вообще крут нравом, я же то и дело застывал, глядя бараньим взглядом в пространство, где то и дело появляется лицо Бабетты.

После разговора с нею осталось двойственное чувство, словно все-таки сказала больше, чем сказала, но я смотрел в низкий вырез ее платья и где-то ступил, пропустив мимо ушей самое важное. А может быть, так нарочно делает, чтобы не врубился сразу, а то начну задавать неудобные вопросы, а вот только погодя, перебирая слово за словом, могу отыскать важное, но уточнить подробности уже не смогу, на что ее дальновидный и очень точный расчет…

Сэр Жерар появился неслышно, отвесил поклон, которого, наверное, и сам не замечает, настолько привычно, взглянул исподлобья.

— Ваша светлость, как насчет приема послов?

Я удивился:

— А что, их надо перепринимать заново?

— Нет, — ответил он лаконично.

— Так в чем дело? Верительные грамоты нового образца?

— Есть новые…

— Грамоты?

— Послы, ваша светлость.

Я оживился, спросил с интересом:

— Кто? Откуда?

— От короля Фальстронга.

Я удивился:

— А где это?

Он пожал плечами.

— Понятия не имею. Говорит, из некого королевства Варт Генц…

— А-а-а, — протянул я, — так там теперь уже Фальстронг? Как интересно…

Он посмотрел с недоумением.

— Вы… слышали о таком?

Я отмахнулся.

— Да я его прошел вдоль и поперек!.. Это же совсем рядом с Гиксией!

Он тяжело вздохнул.

— Сейчас там одни руины, да?

Я сказал оскорбленно:

— Хорошего вы мнения о своем лорде! Ничего подобного, там все цветет и пахнет. И птички, птички, везде птички…

— Птичек не тронули, — сказал он понимающе. — Добрый вы, ваша светлость. Так как насчет приема посла из этого далека?

— Примем, — решил я. — И никакое это не далеко… Так, пару-десяток королевств в сторону севера и чуть-чуть на запад. Ну, конечно, за дикими лесами, быстрыми реками, глубокими озерами и высокими горами. Да, еще болота, как же без них… Скажите, приму в главном коронном зале, он же Золотой. Что для самых торжественных приемов и прочих непотребств.

Он слушал внимательно, но, как мне почудилось, понимает и то, что отвечаю, как говорящий автомат в храме, а голова забита другим, когда мысль ползет, мучительно протискиваясь в узкие щели, и если ее придавит, то будет больно и мне.

— Будет сделано, ваша светлость.

Он бесшумно удалился, а я продолжал разматывать клубок мысли насчет каравелл. Их преимущества не только в том, что на каждой больше народа. Главное, на них можно разместить что-то поновее, чем отряды лучников. Правда, можно только на корме, она приподнимается над общим уровнем палубы и достаточно широка.

Сперва мысль пошла по проторенному руслу: поставить бы пушки, как и делалось, как раз две поместятся на корме. Больше негде, но с этим сложновато, пока даже не знаю, в каком из монастырей благочестивый монах Шварц, во имя Господа, но по наущению дьявола придумывает порох, да и не уверен, что надо его делать вот прямо сейчас… Поэкспериментировать с греческим огнем, что ли, но уже то, что его перестали применять сами греки, показывает, что не такое уж и стоящее дело. А слухи о том, что «секрет утерян», это пусть повторяют старухи и подобные им рерихнутые демократы, что в древности ищут и как бы даже находят ответы на все вопросы. Секреты не теряются, просто оказываются никому не нужными, а ценность утерянных знаний — весьма преувеличенной.

Есть варианты насчет катапульт, как раз на корме можно установить одну, однако из них хорошо стрелять, стоя на неподвижной земле, по крепости напротив, что не двигается и не рыщет на волнах. Как бы камень ни полетел криво, а в стену попадет. Или перелетит через, тоже хорошо.

Можно еще придумать нечто вроде крана, что будет подвешивать каменные глыбы, а потом ронять на палубу вражеского корабля, идущего на абордаж. Глыбы проломят не только палубы, но и днища, корабли тут же потонут. Так, говорят, делал Архимед, когда к стенам Сиракуз подходили римские корабли. Но те краны стояли на твердой земле, их можно было делать любого размера…

Я вскинул голову, заметив что-то мешающее, с неудовольствием обнаружил сэра Жерара, стоит столбом и смотрит на меня с укором, словно это он майордом, а я невесть как сюда пробравшийся беспризорник в поисках чего бы спереть.

— Сэр Жерар, — буркнул я.

— Ваша светлость, — ответил он почтительно, — осмелюсь напомнить, вас ждут в Золотом зале. Как вы и велели.

— Иду-иду!

— Вы уже трижды сказали это «иду-иду», — напомнил он. — Ваша светлость, надо.