– Наш последний разговор, я дал тебе подсказку.

Я замолчала, вспоминая наш разговор. Я собиралась на свидание с Колином, а он читал газету. Потом немного повздорили. Оттого что я пыталась вспомнить все события того дня голова заболела ещё сильнее.

– Ничего не припоминаю, – я заговорила.

Теперь я чувствовала себя неловко. Он меня предупредил о предстоящем событии, а я пропустила это мимо своих ушей. Наверное, мне ещё далеко до него, снова чувствую себя дурой.

– Я развернул газету и положил её на колени. Там в одной статье взяли как за цитату строчки: «Доверься сердце своему, когда моря загораются, и живи любовью, даже если звезды отвернулись». Я слышал, как вы с Томом читали вслух Каммингса.

– Что? Это и есть твой гениальный намек? – я развернулась и недоумевая уставилась на парня.

– Да, ведь всё было перед твоими глазами. Нужно было меньше потешаться своим величием.

– Обычно, если человек хочет предупредить о чем-то, он говорит прямо!

– Если бы я даже сказал, ты бы не услышала. Лилиан, согласись, ты была занята тем, что хотела прыгнуть выше головы. Ты думала лишь о том, как поддеть меня, задеть словами. Ты, конечно, умнее и хитрее, чем другие женщины, но со мной тебе не тягаться, – Ронни попытался унизить меня и похвалить одновременно.

– У меня нет слов. Ты неисправим, – я выдохнула и закрыла лицо руками.

В комнате снова повисла тишина. Мне больше не хотелось разговаривать с ним. В который раз убеждаюсь, что в Ронни нет ничего человеческого. Он даже в друзьях не нуждается. А на том поле? Он просто ещё раз разыграл меня. Победил, доказал, что я склонна к чувствам, а он нет.

– Как ты читаешь стихи? Такого же Каммингса, например. Человек, который не склонен к чувствам, не может понять смысл поэзии.

– В этих строчках была надежда. Ты должна была прочесть их и задуматься. А потом, когда узнала про авиакатастрофу вспомнить их. Ты бы поняла, что это всего лишь инсценировка.

Жаль, я не видела выражения лица Ронни. Было непривычно. Оказывается, он читает сборники стихов. Я боролась с желанием повернуться к нему. Хорошо, он победил. Я женщина и склона к чувствам. Я признаю то, что соскучилась по нему. Одновременно мне хотелось прогнать его и продолжать слушать. Он по-прежнему волнует меня и будоражит, с Колином я этого не чувствую. Он дарит мне покой и умиротворение, а Ронни страсть и трепет. Я не выдержала и повернула голову в его сторону. Ронни сел на кровать и пытался разглядеть свое плечо. Я прищурилась и увидела белый кусок бинта, через которую просачивалась кровь.

– Что это?

– Ничего, царапина.

– Где ты был все эти дни? – я сердито спросила, привстав.

– На первом задании, где меня немного потрепало, – Ронни спокойно ответил.

Я села на кровать и оглядела его спину. Все тело было в ссадинах и ушибах. Из раны на плече сочилась кровь. Это не пулевое ранение, как у меня.

– Тебя пытали? – я сдавлено спросила.

– Да немного, но это было необходимо. Я не спал несколько ночей, могу теперь отдохнуть?

– Принесу новый бинт, – я встала с кровати.

Голова закружилась, я замерла. Дождалась, когда комната перестала плыть перед глазами и направилась в ванную. После ранения моя ванная стала настоящей аптекой. У меня были бинты, лейкопластыри и разные таблетки. Войдя в ванную, я включила свет. Ронни прав, мне пора завязывать с этими таблетками. Увидев себя в отражении зеркала, я тяжело вздохнула.

Зря легла спать с влажными волосами, да ещё и не расчёсанными. Я нашла резинку и убрала волосы наверх. Лицо показалось мне слишком бледным. Завтра навещу доктора: меня беспокоил мой болезненный вид. Я взяла всё необходимое и вернулась в комнату. Ронни сидел в той же позе.

– Почему именно Алан? – я спросила, включив свет в комнате.

Парень немного поморщился. Он гордо восседал на моей постели, обмотавшись одеялом, будто она была его троном. Я старалась не смотреть ему в глаза. Не хочу давать ему повод для нового психоанализа. Я слишком устала, чтобы снова спорить с ним. Я не знала, как перевести разговор в обычное русло и спросила, почему он выбрал себе имя «Алан». Не дожидаясь ответа, я быстро обошла кровать.

– В честь Алана Тьюринга, – брюнет проговорил, пытаясь обернуться.

Мне показалось, он хотел забрать бинты и самому справиться с ними. Как он это себе представляет? Я села на кровать позади него и легонько коснулась его плеча. В ярком свете, я вновь оглядела его. Ему здорово досталось, я пожалела о том, что сегодня пару раз сама ударила его. Я была зла, а он даже не думал извиняться.

– Сиди смирно, – я опередила его.

– Хорошо, – Ронни отвернулся и принялся оглядывать мою комнату, будто первый раз находится в ней.

Это далеко не первый его визит в мою спальню, но я каждый раз замечала, как он с интересом изучает её. Высматривал что-то новое, всегда обращал внимания на детали. Он увидел картину Тома, которая принимала участие в выставке. Мы повесили её только вчера, она напоминала мне о Ронни. На ней были изображены маленькие мальчики, играющие на улице в ненастную погоду. Думаю, Томас изобразил их в детстве. Я избавилась от старой повязки. Ранение было ножевое, но не глубокое. Видно его обработали, кожа уже начала стягиваться.

– Почему именно в честь него? – я попыталась нарушить неловкую паузу.

У меня ещё оставалась мазь, которая ускоряла заживление. Я открыла тюбик и выдавила немного.

– Выдающаяся личность, но в свои годы с ним неправильно поступили, – Ронни коротко ответил.

Мне нравилось, когда он нарочно коротко отвечал на вопросы. Обычно он делал это с малознакомыми людьми, то был его тонкий юмор. Он отвечал лишь на часть вопроса подразумевая, что человек уже знает ответ. Конечно, собеседник не знал ответа, он даже не знал сути самого диалога, Ронни лишь подшучивал над ним. Вот и сейчас он решил немного позабавиться. Ронни сказал лишь часть: «Поступили с ним неправильно, но Лилиан, ты же и сама знаешь, что с ним произошло. Зачем мне рассказывать всю его историю?» Суть в том, что я не знала ничего об Алане Тьюринге и Ронни это знал. В этом-то и был его юмор, очередной раз поддеть меня.

Я прищурилась, мне хотелось дать ему подзатыльник, чтобы перестал выпендривался. У меня было столько идей, что сделать ему в ответ, но вместо этого выдавила холодную мазь на спину парня. В ответ никакой реакции.

– Учёный, который внёс большой вклад в историю. Даже перечислять замучаешься, но в итоге получил «обвинение в непристойности». Гомосексуальность была противозаконна в те годы и его осудили. Судья предложил ему либо гормональную кастрацию, либо тюремное заключение. Алан выбрал первое. Он покончил собой через несколько лет. Так, кто же он? Человек, который во время Второй мировой войны взламывал коды противников или же преступник?