– Тя как звать, голуба? – спросил разодетый.

– Юлий, – сказал мальчик. Поняв, что перед ним не самый главный и страшный бандит, он успокоился и подошел ближе.

– А мине Аластер звать, – представился человек и спустил ноги с кровати. – Тока какой же ж ты Юлий? Я Юлия видел – калека безногий, пять лет ужо перед тюрьмой сидит и махонький такой... А? Што скаж?

– Меня колдун Бенда вылечил! – обиженно крикнул мальчик. – Глаза отвел и запортил! Да если б я знал, что это сын булочника идет, я б рази у него попросил копейку? Да ни в жисть!

Тот, кто представился Аластером, грузно поднялся на ноги – лежал он прямо в ботинках – и обошел вокруг чистого, сияющего парнишки.

– Какого булошника сын? – спросил он. – Не, погодь, как, во так взя, заклинанье сказа – и ты разом красивенький, здоровенький? Ты же ж на две головы подрос, три кинжала те в задницу!

– Не надо... – отступил Юлий.

Аластер засмеялся:

– Да не, эт я шутю, не боись. Про колдуна расскаж лучше. Как звать, гришь?

– Бенда, сын булочника, на улице у тюрьмы лавка его, – отбарабанил мальчишка. – А что, зарежете?

– Хе-хе, – засмеялся человек. – Не, не сразу. А кой чего вылечит, мож, и вовсе живой останется. А ты шустрый, голуба!

– Нет, вы его убейте! – настойчиво произнес мальчик и для убедительности подергал человека за полу голубого, шитого золотом кафтана. – Я рази просил меня портить? Как я теперича буду просить, такой весь здоровый?

Аластер посмотрел на мальчишку внимательнее:

– Во крысеныш. Он же ж тя спас, ты же ж ужо подыха.

– А я не просил меня портить! – запальчиво крикнул Юлий. – Он меня заколдовал! У меня теперь все ноги больные, вон! – И он, повернувшись спиной, по очереди подняв ноги, показал свои ступни. Кровь почти остановилась, но кожа была содрана, коричневые корочки окаймляли пятна дырок.

Аластер покачал головой, поцокал, провел горячей ладонью по голой ноге Юлия. Мальчик, задрожав, попытался завернуться в полотенце, но кусок ткани был небольшой, и свисающие с плеч концы едва прикрывали живот и спину.

– И вовсе замерз, – сказал человек и показал на один из сундуков у другой стены. – Идь туды, одежу се возьми, какая пойдет.

Юлий недоверчиво посмотрел на Аластера, на сундук... Одежда? Ему? Просто так?

Аластер улыбнулся и кивнул. Мальчик, переступив с ноги на ногу и поковырявшись в ухе, бочком подошел к сундуку. Оглянулся. Потрогал пальцем железную обивку на углах. Обеими руками взялся за крышку, поднатужился, присев, и приподнял ее. Остановился, выдохнул, вдохнул глубоко, откинул крышку, так что она грохнула по стене. Сунул голову в сундук, затем залез по самые плечи, покопался там.

– Нету! – жалобно воскликнул он. Вылез и добавил: – Во всяком случае на меня ничего.

– Умненький какой, голуба! – восхитился Аластер. – Тока как же ж нету, когда я сам и кла? Не, ты внимательней смотри, голуба!

Паренек снова наклонился над сундуком. Аластер, приблизившись к нему, сунул руку в сундук и вытащил толстый широкий ремень, одним концом прикрепленный к стенке, перекинул мальчику через спину, прижав его животом к краю, и быстро застегнул на пряжку, вделанную по другую сторону.

– Эй, вы чего, пустите! – закричал и задергался Юлий.

Аластер погладил его по спине.

– А чего, и пущу. Потом. Ты успокойсь, расслабьсь, тогда не больно бу

Юлий услышал бряканье расстегиваемой пряжки, шелест падающих штанов, почувствовал горячие руки на своем голом заду и завопил что было сил:

– Спасите-е-е!!!

– Ну-ну не убиват же ж, – ласково пробормотал Аластер, принимаясь за дело.

* * *

Под лестницей стояли двое громил и слушали крики и плач Юлия.

– Так ему, гниде, и надо, – с удовлетворением прошептал один.

– Как тело будем тащить, ты сразу-то монеты не шарь, а то Аласт может заметить, – отозвался другой.

– Ясное дело.

Минут через двадцать, когда на втором этаже все затихло, оба бандита замерли, уставившись на лестницу в ожидании. Они не обманулись: на верхней ступеньке показался пожилой бандит.

– Эй, братки, хто свободен, тело унесите!

Громилы наперегонки взбежали по лестнице.

– Че, Аласт звал?

– Да, идите.

Но когда перемигивающиеся бандиты вбежали в комнату, столкнувшись в дверях и еле протиснувшись вдвоем в дверной проем, они увидели, что мальчишка жив. Более того, сидит на кровати рядом с главарем, кутается в какую-то тряпку, размазывая слезы, а главарь хлопочет вокруг, вытирает гаденышу сопли и сует в рот конфету.

– Во, вы тута, – обрадовался Аластер, увидев застывших на пороге громил. – Бежите вниз, голубы, несите жратву да одежу какую мальчонке по плечу. Живо! Чего встали?

Бандиты, вздрогнув, вынеслись с очумелыми лицами и остановились только внизу, у стойки.

– Старик, давай сюда! – крикнул один громила и уставился на второго. – Так че такое, я не понял?

– Похоже, Аласт нашел себе любимчика по размеру, – хмуро ответил тот и, когда длинноволосый показался из-за двери, велел: – Жратву засранцу бочонок пива мне! И вон ему. – И добавил, когда старик отошел: – Обвел он нас, братка. И еще много раз обведет, коль не будем от его подальше держаться, от гаденыша. – После чего, ударив кулаком по стойке так, что старое дерево застонало, крикнул: – Шевелись, старик, Аласт не любит ждать!

– Я не пойду, не пойду, не пойду с ним! – визжала Алиция.

Ее колотила крупная дрожь, иногда по телу проходила судорога, и тогда девушка выгибалась, как мостовая арка. Она плакала, смеялась, икала и квакала, рыдала, а когда удавалось ее немного успокоить, похрюкивала – и кричала, кричала... Арчибальд держал девушку за руки, Канерва смачивал в струящейся из камня воде платок. Кривой сидел у пепелища и наблюдал за тем, как Бенда осторожно кладет мокрую ткань на лоб Алиции. Когда она снова начинала истерично восклицать, бандит кривил губы, отворачивался, смотрел на жмущегося к лошадям Юлия, опять поворачивался и вперивал водянистый взгляд в плачущую или хохочущую девушку. Истерика началась давно, и все устали, но успокоить Алицию было невозможно.

Кривой грузно поднялся, провел ладонью по плеши, пригладил остатки волос вокруг, кашлянул и подошел к Алиции. Канерва с Бендой преградили ему дорогу.

– Убивать дамочку не бу, господа. – Кривой растянул губы. Это была не улыбка, а простое движение, как поднятие руки или ноги, не выражавшее ровно никакого чувства. – Тока идти бы пора. Куда ни придем, а все лучше, чем тута торчать, без солнышка. И жрать ужо хочется. Так я успокою.

Канерва оглянулся на державшего девушку рыцаря. Тот сдержанно кивнул.