Недертон знал, что сомнения такие были, хотя вроде бы остались в прошлом.

– Лев не обсуждает со мной семейные дела, – соврал он, – но в целом да. Антон, как старший, первый наследник, Радомир – следующий.

Радомир, средний из трех братьев, вполне бандитский персонаж, воображал себя искусствоведом.

– Таким образом, Льву позволяют баловаться своими увлечениями, – сказал Промш, – пока более традиционно настроенные старшие братья, не разделяющие его презрения к деньгам и власти, участвуют в различной деятельности, сопряженной с фамильным бизнесом.

– Да, наверное.

– Отец Льва… – Промш понизил голос, – уже не считает Антона достойным преемником.

– Почему? – удивился Недертон.

До того как Антон пролечился от алкоголизма, отец подумывал лишить его наследства. Достигнув того, что сотрудники патнемской клиники горячо не советовали называть полным избавлением от зависимости, Антон вернулся к прежним обязанностям. Именно благодаря этому Лев узнал про клинику, которую потом настоятельно рекомендовал Недертону. Иначе тот не сидел бы сейчас здесь, а дома его не ждали бы жена и сын.

– Слова не мои, а моего информанта, – сказал Промш.

– Теперь это уже «информант»? – Недертон на пробу отпил эспрессо, который оказался превосходным. – И кто же твой информант? – спросил он, не рассчитывая на ответ.

– Жена Льва. Они разъехались, – ответил Промш, наблюдая за его лицом.

Недертон, отпивавший второй глоток, очень удивился.

– Не просто разъехались, как я понимаю, – сказал он.

– Развод еще не оформлен.

– И почему ты считаешь, что Лоубир это интересно?

– Поскольку у Антона роман с женой Льва.

– Лев в курсе?

– По-видимому, нет.

– А дети? – До рождения Томаса такой вопрос не пришел бы ему в голову.

– Не знают.

– Потому-то она и выгнала Льва?

– Нет, – ответил Промш. – Это случилось, когда она узнала, что у Льва есть любовница. Впрочем, недавно она выяснила, что ту девицу подсунул Льву Антон.

Недертон обдумал услышанное.

– Все это, безусловно, очень неприятно, вне зависимости от того, правда или выдумка, но я решительно не понимаю, что тут интересного для инспектора Лоубир.

– Доминика это знает, потому что Антон принимает наркотики. Китайские, по всей видимости абсолютно неопределяемые в крови или в чем еще. Однако они растормаживают его, и он выбалтывает ей то, чего иначе бы не сказал. Отец тем временем заподозрил его в наркомании и, разумеется, передумал оставлять ему бизнес.

В поле зрения Недертона появилась эмблема Лоубир, маленькая корона. Он тронул языком левый резец.

– Спросите его, откуда Доминика знает про отца, – сказала она.

– Откуда Доминика про это знает? – спросил Недертон. – Отец делится с ней своими опасениями?

– Нет, – ответил Промш. – Антон сам рассказал под кайфом.

– А ему откуда известно? – спросил Недертон.

– Ему сообщил некто, проникший в самые секретные каналы связи его отца. И этот человек, по словам Доминики, хочет упразднить должность Лоубир.

При последних словах вновь запульсировала золотая корона.

– Скажите, что я с ним поговорю, – потребовала Лоубир. – Вам лучше уйти.

– Она сама с тобой поговорит, – сказал Недертон. – Я ухожу, не буду мешать.

Он встал.

– Что? – Глаза у Промша расширились. – Эмблема с короной? Это ее?

– Да. Советую принять вызов. – Недертон зашагал к двери.

– Алло? – раздался у него за спиной голос Промша. – Да-да. Биван. Очень приятно. Спасибо…

Последней знакомой приметой, несколько кварталов и поворотов назад, была исполинская реклама кока-колы на Брайант-стрит, частично срезанная шлемом, из-под которого смотрела Верити. Теперь они снова были в Догпэтче, кажется, на Третьей улице. Грим Тим, не потрудившись включить поворотник, резко свернул влево, в широкий проулок между низкими заводскими зданиями.

И вот они уже стоят, вибрация прекратилась, в ушах звон от внезапной тишины. За сложенной вдвое сумкой «Мудзи» и дополнением к багажнику «харлея», которое Диксон изготовил на 3D-принтере, что-то зашевелилось.

– Стоять на ногах сможешь? – спросил в тульпагениксовском наушнике Коннер.

Верити с изумлением обнаружила, что дрон стоит рядом – ноги короткие, как тогда в «Фабрикации Фан», торс чуть наклонен назад, как будто он на нее смотрит.

Она сняла перчатки, полученные от Грим Тима, подняла щиток, расстегнула и сняла шлем, опустила маску на шею.

– Узна́ю, когда попробую.

Грим Тим опустил подпорку, и Верити вспомнила, что должна слезть первой. Только сейчас она поняла, как сильно все у нее болит.

Когда он закатывал мотоцикл на подпорку, она отступила на шаг. Колени чуть не подогнулись.

– Осторожно, – сказал сзади Коннер.

Верити поняла, что ее очень крепко поддерживают за локти два манипулятора. Обтянутые чем-то мягким и ничуть не похожие на руки.

Она с опаской сделала шаг. Колени работали как положено.

Грим Тим, по-прежнему в шлеме с опущенным щитком, уже слез с мотоцикла.

– Норм? – спросил ее Коннер.

– Все тело затекло.

Манипуляторы отпустили ее.

– Я возьму твою сумку, – сказал Коннер.

Дрон повернулся к мотоциклу, слегка ошарашив ее видом колесиков на месте отсутствующей задницы. Другим набором манипуляторов он ловко отстегнул сумку от Диксоновой спинки.

– Куда мы? – спросила Верити.

– Мы на месте, – ответил он, раскладывая сумку на баке мотоцикла. Верити глянула, нет ли там давленых мошек, но ни одной не увидела. Потом разглядела их на рукавах одолженной дутой куртки. Расстегнула ее, осторожно сняла.

Грим Тим отдал Коннеру зарядку дрона, потом забрал шлем и куртку. Затолкал их в кофр, снял правую перчатку и крепко пожал Верити руку.

– Спасибо, что довез нас, – сказала она. – И за перчатки.

Он отпустил ее руку, передал сумку, запрыгнул в седло, скатил мотоцикл с подставки и шагами вывел его туда, откуда мог свернуть в улицу. Включил зажигание.

Верити убрала перчатки в карманы худи и забросила сумку на плечо.

– Мне надоело, что никто не говорит, куда я еду.

– Скажу, сразу как узнаю сам, – ответил Коннер, держа зарядку перед собой. – А пока сюда.

Она пошла за дроном.

– Друзья Фан, сделавшие эту штуку, доставили его сюда, – сказал он; Верити не поняла, о чем речь. – Доставили полчаса назад, а так и не подумаешь. Поручили художнику придать ему старый вид. Ссаки на боку как свежие, а вообще-то, нарисованные.