Если на этом чертовом Великом Медведе это сыщется. И если гном сумеет…

Я только сейчас по-настоящему понял, почему и Варгелла и все остальные так дружно твердили, что на эту скалу только Фигли сможет влезть. Он… он и в самом деле был не просто хорош — великолепен. Геккон бы с этого склона давно уже свалился — а гном лез.

Не знаю, от каких обезьян прочие здешние расы произошли, но у гномов среди предков, похоже, какой-то особо горный вид числился. Скальные макаки там или высокогорные шимпанзе. Серьезно. Я не знаю, как словами это описать… нет у меня таких слов… такое видеть надо — как Фигли по этому склону шел. Именно видеть, тут фотокор и даже киносъемка не поможет — скажут, что не бывает такого, мол, просто камеру криво держали.

Эх, боги светлые — все, сколько вас тут есть, — вы уж не пожалейте, подкиньте силенок нашему гному! Они ему сейчас ох как нужны — на все полтораста метров склона.

Сто пятьдесят метров. Казалось бы, совсем немного, если по твердой, ровной земле, да неспешным шагом. А вверх, да по такой горе… это как перед неподавленным дотом лежать! Немного… но попробуй-ка их преодолеть!

Про дот я подумал, когда в очередной раз наверх глянул. Там как раз из-за края утеса звезда выползла. Яркая, белая, словно искра электросварки на черном бархате неба. Как ее увидел, сразу вспомнилось…

…бешеный белый мотылек бьется в черном провале дота, длинными, нескончаемыми — да сколько ж у него в ленте-то? — очередями. И пули мягко — цвик, цвик — шлепаются в пыль вокруг тебя. А ты лежишь, вцепившись, втиснувшись в сухую, горячую землю, и уже даже почти не удивляешься: почему все мимо, ведь я же такой большой, а ему оттуда так хорошо видно, я же у него как на ладони, так почему же — цвик, цвик — мимо?! Лежишь — и ничего, ничегошеньки не можешь сделать — ненавижу!

И вся надежда — на того, кто, помянув напоследок этот распроклятый дот в бога душу и мать, пополз вперед.

Совсем как сейчас.

Правда, сейчас не было цвикающих вокруг пуль. Ну да шквальный ветер и дождь вперемешку с брызгами тоже справлялись неплохо. Пожалуй, даже если нас и не смоет в гости к морскому лешему, до рассвета еще холод поработает… с приличным шансом кого-нибудь уработать окончательно и бесповоротно.

— Сер… пей…

— Сам ты шарпей, — бормочу. — И еще помесь болонки с пекинесом.

— Вы… пей…

Я только на третий раз понял, чего эльф от меня хочет. Флягу он мне пытался всучить. Ту самую, резную.

Вот ведь упрямый…

Другое плохо — я, похоже, на какое-то время вырубился. По крайней мере, как товарищ одиннадцатый ко мне подобрался, не помню в упор. Неужели засыпать начал? Холод и усталость — штука подлая… но не настолько я еще дохлый.

Потом вспомнил — это ж меня порывом ветра о скалу приложило. Хорошо так, крепко… ох, ветер-ветер-ветер-ветерочек, тебя бы с такой вот постановкой удара в сборную по боксу. Чтобы мягкой вроде бы перчаткой — слева в челюсть и с копыт долой, в нокаут.

Потрогал затылок — волосы мокрые, так они у меня сейчас везде мокрые. Росли б на пятках и там бы насквозь промокли.

— Сергей… выпей…

— Да отстань ты от меня со своей самогонкой, — отмахиваюсь я. — Придумал тоже… в первую же ночь НЗ расходовать.

Отмахиваюсь, понятное дело, мысленно — одна рука за веревку держится, причем вцепилась намертво, пальцы разве что арттягачом отогнешь, а вторая так же за мешок хватается.

— Вы… пей…

— Колин… иди ты… лесом…

— Сергей…

И в этот миг очередная волна так по скале врезала — весь утес вздрогнул. И эльф тоже вздрогнул… и выронил флягу.

Она упала, ударилась о камень, подпрыгнула и весело так покатилась к краю уступа.

Над краем я ее и поймал. Той самой рукой, которою — секунду назад уверен был — мало, что может заставить веревку отпустить.

— Н-на, — бормочу, — держи. И… у-уйди, п-по-хоро-шему прошу.

— Опять вы из-за этой деревяшки спорите?

Удивительное дело, но выглядел товарищ гном… веселым. Чес-слово. Я и сам поначалу с трудом глазам поверил. После такого вот распрозверского подъема — стоит и улыбается, словно, как говорит старший лейтенант Светлов, в променадную прогулку сходил, а не на отвесную скалу вскарабкался.

— Фигли, т-ты чего так улыбаешься? — бормочу. — Пещеру с драконьим кладом нашел?

— Лучше, Сергей, много лучше.

— П-пещеру с горячим источником, ч-что ли?

— Еще лучше. Я кое-кого не нашел.

Я даже разозлиться на него толком не сумел.

— Ах ты, — говорю… — Фигли. Я ж тебе сказал, чтобы к краю приближаться не смел!

— Ты говорил: рискованно! — возражает Фигли. — А я, когда почти доверху влез, увидел, что никакого риска не будет. В такую ночь настоящий гном по скале не то, что к орку — к эльфу незаметно подберется!

— Ну, положим…

— Ты слышал, как я спускался?

— Разумеется, — кивает эльф. — А еще раньше я отчетливо слышал, как хлещет о камень веревка, что ты спустил вниз.

— Да ты просто…

— Фигли! — перебиваю я гнома. — Довольно. Сейчас другое важно. Ты точно уверен, что наверху никого нет?!

— Сергей, — обиженно так надулся гном. — От места, где закреплена веревка, я облазил все вокруг на три сотни шагов. Разве что твои орки прячутся под камнями размером с ладонь — большие камни я приподнимал, дабы заглянуть под них.

Не верить Фигли было нельзя. А значит — ошибался некий старший сержант.

Черт, ну неужели в здешней противодесантной обороне и впрямь сплошь тупицы сидят?

Я с этой мыслью еще минут пять возился — все пытался сообразить, то ли я такой олух, то ли противник какую-го еще более хитрую пакость замыслил?

Даже когда подниматься начал… первые метра три. Затем все в руки-ноги ушло.

Уверен, сколько жить буду, столько и скала эта будет в моей памяти, навек впечатанная. Каждый ее сантиметр на пути вверх, каждая гладкость и шероховатость, каждая крохотная щель, за которую едва-едва получалось кончиками пальцев уцепиться. Ну а уж если попадался выступ, на который ногой удавалось опереться, — это была просто роскошь.

Камень, дождь и ветер — сегодняшней ночью эта троица явно решила на темных богов поработать!

А ведь Фигли тут без веревки прошел, думаю. Подколдовывал, что ли? Вот залезу наверх — спрошу. Когда долезу… лет через сто.

Долезу… непременно долезу. У меня-то ведь веревка есть.

И все равно — на последней трети пути я едва не сдох. Тело — оно ведь тоже свой предел имеет. Порой бывает — мозг орет: «Надо!» — а пальцы в ответ — не-ет. Тебе надо, ты и цепляйся, а мы вот сейчас потихонечку так разогнемся и черта с два за что-то еще хоть раз уцепимся. Мы, знаешь ли, маленькие, тонкие, а остальная туша вон какая вымахала, и по пять раз на метр эдакую тушу подтягивать — это ж форменное издевательство, никакими медицинскими нормами не предусмотренное.