– Действовать методами наших врагов, – твердо ответила Полина Степановна. – Если они всеми способами разжигают восстания у нас в Польше и на Кавказе, нам тоже надо делать все, чтобы накалять внутреннюю обстановку на их территории. Полагаю, что нам надо всеми путями поддерживать господина Кошута, который мечтает, чтобы Венгрия стала независимой от Австрии. Также недурно было бы поддержать ирландцев, индийцев и вообще всех, кто пожелает восстать против английского господства. Что касается Франции, несомненно, стоит устроить побег Бонапарту из форта Ам, и пусть Луи-Филипп поволнуется. А на наших проблемных землях, вроде Польши, Литвы и Финляндии, следует вести гибкую политику и не оскорблять национальное и религиозное достоинство людей, которые там проживают. Крайне недальновидно запрещать полякам говорить по-польски в польских кофейнях. Подобная мера способна внушить к нам отвращение даже у тех добропорядочных людей, которые ничего не имеют против того, чтобы быть российскими подданными.

– Полина Степановна, – вздохнул министр, – я ценю ваше мнение, но полагаю, что наши с вами задачи заключаются все-таки не в том, чтобы диктовать правительству, что ему делать – а несомненно, что перечисленные вами вопросы находятся именно в компетенции правительства. И я настоятельно советую вам не затрагивать эти темы в разговоре с его величеством, который решительно осуждает всякую крамолу, излишнее свободолюбие и вообще любое желание пересмотреть границы европейских государств. Уверяю вас, если Венгрия когда-нибудь дерзнет подняться против Австрии, его величество пойдет на все, чтобы поставить Венгрию на место. Если понадобится, он отправит туда войска, хотя я, разумеется, преувеличиваю: Австрия – великая держава, и она в состоянии сама справиться со своими проблемами… если таковые когда-либо возникнут.

– Очень жаль, – холодно сказала Полина Степановна. – Потому что в наших собственных интересах было бы поддерживать любые движения, которые могут ослабить наших врагов. А в том, что это наши враги, я более не сомневаюсь… хотя это все равно не помешает мне ценить романы господина Бальзака, музыку Моцарта или стихи Шелли.

– Полагаю, у вас будет достаточно времени, чтобы ими насладиться, – заметил министр. – Пока у нас нет для вас нового задания, так что вы можете отдыхать и набираться сил.

– Не премину воспользоваться советом вашего превосходительства, – отозвалась Полина. – Впрочем, у меня есть одна просьба, и я надеюсь, что выполнить ее не составит для вас труда.

Она положила на стол перед Чернышёвым незапечатанный конверт.

– Что это? – спросил министр.

– Донесение о вредоносной яме, обнаруженной мной на одной из дорог Минской губернии, – отвечала неподражаемая Полина Степановна. – Здесь изложены все обстоятельства, а также мои соображения, почему эту яму следует засыпать, и как можно скорее. Я сама из-за этой ямы едва не угодила в переплет, так что, если вы не хотите потерять своего особого агента…

– Я немедленно распоряжусь насчет ямы, – успокоил ее Чернышёв. – Раз вы говорите, что следует от нее избавиться, я верю вам на слово, Полина Степановна.

– Что ж, – сказала молодая женщина с улыбкой, – в таком случае я не смею больше беспокоить ваше превосходительство.

Она сделала очаровательный реверанс и шагнула к потайной двери.

– Что же касается бумаг, которые вы добыли у Сандерсона… – начал Чернышёв.

Он собирался объяснить Полине Степановне, что с ее стороны будет выгоднее хранить молчание о документах, удостоверяющих личность претендента. Однако его собеседница обернулась с самым непринужденным видом.

– Каких бумаг, ваше превосходительство?

– Тех, которые вы доставили, сударыня, – в некотором замешательстве ответил граф.

– Разве? – Полина Степановна сделала большие глаза. – Насколько я помню, я ничего такого не доставляла!

Вообще-то Чернышёву стоило гордиться сообразительностью своей сотрудницы, но, бог весть отчего, министру почудилось, что синеглазая плутовка смеется над ним, и он надулся.

– Не смею больше задерживать вас, сударыня, – довольно сухо промолвил он.

Когда Полина Степановна скрылась за дверью, министр позвал лакея, велел в течение четверти часа ни в коем случае его не беспокоить, после чего придвинул к себе подсвечник с горящей свечой, взял бумаги, которые доставила барышня с незабудковыми глазами, и принялся тщательно жечь их.

«Ну Константин Павлович! Ну удружил! Мало было историй при его жизни, так еще теперь… Главное, чтобы до государя не дошло. Это ему не то что не понравится – страшно даже представить, как он воспримет весть о том, что его брат был тайно женат, да еще оставил наследника, который пытался ему навредить…»

* * *

С Невы дул промозглый ветер. Было холодно, и с петербургского неба сыпал мелкий дождь. Владимир поморщился и поплотнее запахнул свою шинель.

– О чем думаешь, Владимир Сергеич? – спросил Балабуха.

– Да так, – вздохнул молодой офицер. – Надо было мне тогда все-таки разобраться с ним… по-свойски.

– Это с Сандерсоном, что ли? – вклинился Август. Владимиру не хотелось отвечать, и он только кивнул.

– Знаешь, – заметил Добраницкий, – на эту ситуацию можно ведь посмотреть и с другой стороны. Слов нет, мадемуазель Антуанетта чудо как хороша, но одно то, что она родственница Изабеллы…

– Хочешь сказать, что мне повезло? – проворчал Владимир.

Август собирался заверить его, что, во всяком случае, то, чего он избежал, стоило того, что он потерял – но тут в поле его зрения попала карета, которой правил необыкновенно важный бородатый кучер. Ничего особенного не было ни в этой карете, ни в самом кучере, однако в следующее мгновение занавеска на окне приподнялась, и наружу выглянула миловидная особа с незабудковыми глазами. Особа эта как две капли походила на Антуанетту, если не считать того, что у очаровательной венки волосы были черные, а у незнакомки – русые.

– Ой, – несмело промолвил Август. – Послушай, Владимир…

Незнакомка окинула равнодушным взором Неву, серое небо, лужи, редких прохожих, и в следующее мгновение глаза ее встретились с глазами Августа. Однако Полину Степановну трудно было застать врасплох: она не смутилась, не изменилась в лице, а лишь выразительно покачала головой и приложила палец к губам.

– Что это с тобой? – встревожился Балабуха. – У тебя такой вид, как будто ты увидел привидение!

Август перевел дыхание. Карета уже проехала вперед и смешалась с потоком экипажей, который заворачивал к Невскому проспекту.

– Просто мне показалось… Какая-то женщина… – Он беспомощно повел плечами, не зная, как объяснить то, что он видел. – Она была похожа на Антуанетту. Ну так… чуть-чуть. Конечно, Антуанетта куда красивее!

– Ага, так ты тоже о ней думаешь! – поддел его артиллерист. – А ничего, что она родственница Изабеллы, а?

– Да ну тебя! – отмахнулся Август. – Слушайте, сейчас на улице холодно, как… как в Петербурге! Может, лучше заглянем в трактир, да выпьем чего-нибудь, да закусим хорошенько? Что-то я совсем озяб.