– Чем именно занимался здесь Чарли Манн?

– Персоналом. Он был хорош в этом.

– Слышали когда-нибудь о человеке по имени Фрэнк Грин?

– Как? – В голосе Шески звучит искреннее любопытство.

– Джилл Таун?

Шеска пьет воду.

– Это подружка Мичума? Он говорил, что у него личные проблемы. Возможно, я поторопился, предположив, что он и Чарли были геями. Хотите что-нибудь выпить?

– Лестер Леви. Слышали о таком?

– Простите. – Теперь, когда Воорт задает обычные вопросы, Шеска выглядит увереннее. Он смотрит на часы. – У меня назначена встреча. Надеюсь, вы меня простите. О Господи, убиты! О Господи! Послушайте, мне бы хотелось помочь вам, но если речь идет о наших архивах, получите судебное постановление. Помогите мне помочь вам. Я отвечаю перед людьми. И хочу сохранить работу.

Воорт встает, собираясь уходить. Неужели пока все действительно закончено?

– Уверен, что хотите, – говорит он.

Но сам Воорт размышляет, не следует ли перед уходом повысить ставки. При нормальном расследовании у него больше времени. Жертва уже мертва, и потому, устанавливая главного подозреваемого, он может долго следить за человеком, то успокаивать, то снова тревожить его, уйти, словно поверив в невиновность подозреваемого, а потом удивить его, появившись на работе, в квартире, доме подруги, индийском ресторане по соседству.

Однако здесь все по-другому. Джилл в опасности, как и Фрэнк Грин, если человек из Массачусетса еще жив.

Тиканье часов на стене кабинета словно подчеркивает отсутствие времени. «Доверяй инстинктам», – говорил отец. Воорт почти физически ощущает, как нарастает гнев Шески – флюиды злобы, скрытой под личиной дружелюбия, но пульсирующей внутри, кипящей и живой.

«Если я просто уйду отсюда, он, чего доброго, предпримет новую попытку в отношении Джилл или Фрэнка. Но если я надавлю еще немного, может быть, он пока отступит».

Воорт решает попытаться защитить потенциальных жертв.

– Полковник Шеска, – он в первый раз использует такое обращение и теперь наблюдает за реакцией, – давайте говорить откровенно.

Кивок. Седой человек с поврежденным локтем снова садится в кресло.

– Конечно, – произносит он спокойно, мгновенно изменяясь. «Веди, а я пойду следом, – говорит его уклончивая улыбка. – Начинай, а я буду реагировать. Делай выпад, а я буду парировать. Разоблачай, а я буду темнить».

Воорту даже кажется, что Шеске удобнее играть в открытую. Возможно, он чувствует, насколько открытость Воорта отражает разочарование. Знание – как патрон: воспользоваться им можно только один раз, второго выстрела уже не будет.

– Это, – говорит Воорт, охватывая кабинет, здание, «бизнес» взмахом левой руки, – на самом деле не фирма по подбору персонала. Так?

– Не-а.

– Вы работаете на армию.

– Снова нет.

Воорт сердито качает головой.

– Погибли пять человек. Мичум Киф убит, а он работал здесь. Как и Чарли Манн. Еще двое, Джилл Таун и Фрэнк Грин, – продолжает он, наблюдая за вежливо слушающим Шеской, – в опасности. И вы хотите сказать, что ваша деятельность никак не связана с правительством?

– Я сказал, что мы не работаем на армию.

– На кого же?

– Простите, – говорит Шеска.

– Я могу получить распоряжение суда.

– Да пожалуйста, сколько угодно.

– И открыть ваши архивы.

– Очень сомневаюсь.

– Кто-то убил двух человек, которые работали здесь.

И высокий лоб на самом деле омрачается, словно седой чувствует боль, настоящую боль.

– Да, – говорит Шеска, – согласен, я любил их. Возможно, я даже могу помочь. Может быть, вы поделитесь с нами тем, что еще знаете об их смерти? Вы говорите, это произошло… э-э… в парке?

– Мне поделиться с вами? Кто же вы, черт побери?

– Я понимаю ваше положение. Вот что я вам скажу. – Шеска медленно поднимается, мгновенно переворачивая все с ног на голову, как-то ухитрившись вдруг накопить силу. Или он накапливал ее с самого начала? Неужели он только теперь намекает на масштабы своих связей? – Дайте мне несколько дней, и я сделаю несколько звонков. Дня два-три, ладно? И тогда было бы возможно поделиться большим. Или я прошу слишком многого? Мне кажется, это вполне приемлемо. Заключим договор. Приводите юристов… Черт! Эта гнусь повсюду. Вы соглашаетесь на базовые меры предосторожности. Поверьте, мы хотим, чтобы убийцу Мичума и Чарли поймали.

– Вы хотите, чтобы я сохранил ваши секреты?

Шеска делает шаг к нему, словно желая успокоить.

– Прежде всего мне надо знать, как вы нашли это место, – говорит он.

Чертовы чинуши, думает Воорт. Сначала они отказывают. А потом требуют помощи.

Шеска уже в пяти футах.

– Полковник, я вернусь, – говорит Воорт и поворачивается, хотя чувствует себя неуютно, показывая этому человеку спину.

«Мне не следовало идти сюда, не дождавшись подкрепления».

Вспоминается услышанное в Вест-Пойнте: Шеска – герой войны. И только теперь до Воорта доходит, что это означает. Шеска – солдат. Крутой, несгибаемый ветеран, лицом к лицу сталкивавшийся с врагами на поле боя. Его не запугать одному-единственному детективу по сексуальным преступлениям, который к тому же на двадцать лет моложе.

Воорт берется за ручку двери.

Она заперта.

Шеска, подошедший уже фута на два (поврежденный локоть начинает двигаться, немного приподнимаясь), говорит:

– Надеюсь, вы меня простите, но я не уверен, что могу позволить вам уйти прямо сейчас. Это ненадолго. Вы подождете, пока я проверю?

Двадцатью минутами раньше Шеска сидит за письменным: столом и смотрит на вошедшего в кабинет Воорта. Детектив выглядит точно как на фото – белокурые волосы, голубые глаза. Ошибиться невозможно.

«Он один?»

В голове звучит сигнал тревоги. Шеска скрывает ярость, от которой лопается сердце, крутит желудок и раскалывается голова. Встреча с детективом станет одним из величайших испытаний его актерских способностей. Он пожимает протянутую руку, указывает посетителю на диван.

«Убить его сейчас или отпустить?»

Но разумеется, ответ на этот вопрос зависит от вопросов Воорта.

Есть ли на улице другие копы? И даже если их нет, сказал ли он кому-нибудь, куда идет?

«Кто еще знает, что он выяснил?»

– Мне казалось, я оплатил тот штраф за неправильную парковку, – шутит Шеска.

– Я не занимаюсь парковками, – отвечает детектив.

Джон Шеска сидит, болтает, отвечает на вопросы. Перед ним один из самых сложных выборов в жизни, и, как всегда, он слушается инстинкта. Но если бы побуждения можно было перевести в слова, это звучало бы так: