Вот как оно получилось. Синеус Ларс разом избавлялся и от зависти к растущей славе Хрольфа, и от всех его людей, как бы хороши они не были.

– Русь! – гаркнул племянник Неистового Эрланда: – Достать мечи!

– Какой же ты все-таки дурак, сын Снорри Гастинга, – сказал ему Уппландский ярл: – Очень мне надо крутить тебе руки и отдавать даннам в правила. Если хочешь, можешь сейчас же уйти из моего дома. Я передам посланнику, что ты сбежал. Я же сказал: мне наплевать, как ты поступишь и что сделаешь. Тебя и твоих людей ждут в моей трапезной. Поступай, как хочешь.

Хрольфова русь убрала клинки. На дворе Ларса и правда не было вооруженных людей, кроме троих даннов, недоуменно взиравших из дальнего угла на свейское сборище.

– Держите оружие наготове, – повелел Хрольф и двинулся к лестнице на гульбище, с которого можно было попасть в трапезную ярла.

Посланник Харека Ленивого оказался мужем тучным и улыбчивым. А каким еще мог быть повелитель и распорядитель славного торжища Хедебю? Всем ведь известно, что на морях, где ходят драккары, нет богаче места, чем Хедебю. Кто же не налижется до поросячьего визга, когда мимо рук текут медовые реки.

– Кто из вас убил этих двух полудурков, старшин Хохендорфа? – вместо приветствия спросил посланник.

– Я, – ответил Волькша.

– Мне рассказали, как это было. Жаль, что я сам этого не видел, – досадовал даннский ярл: – Да вы садитесь, вкушайте. У Ларса еда, конечно, плохенькая. Так ведь лучше, жаворонок на вертеле, чем кабан в лесу.

Хрольфов манскап не заставил просить себя дважды.

– Вы зачем с Хохендорфских ворот щит Харека сняли? – все так же добродушно спросил правитель Хедебю.

– Он сам упал, – сознался Хрольф. Незлобивость ютландца сбивала шеппаря с толку. То, как вел себя посланник, совсем не вязалось со кличкой «кляузник», которой наградил его Ларс. Впрочем, судя по всему, они относились друг к другу с равным пренебрежением: два вторых человека в своих краях, сведенные вместе таким пустяком, как набег на какой-то жалкий городишко.

– Как это сам? Пятьдесят лет висел – не падал. Его же повесил еще отец отца конунга Харека. А тут вдруг сам упал.

– Видать, время пришло, – сказал Хрольф, переглянувшись с Эгилем.

– Время, говоришь, пришло? – без какого-то особого выражения уточнил толстяк.

– Ну, да, – подтвердил шеппарь.

Вино у Ларса всегда было забористым, а от волнения Хрольф опьянил еще быстрее.

– Послушайте, молодцы, – начал ютландец бодрым, почти веселым голосом, но все поняли, что он, наконец, переходит к основной части своего посольства: – Даннский конунг Харек Великий, сын Гаскла Справедливого, очень зол на вас за проделки в Хохендорфе. Конечно, ругии сами оплошали, что вышли в поле, что украли эту девку и вообще. Но вы нарушили извечный порядок: нельзя грабить то, что находится под чужим щитом прежде, чем победишь того, чей это щит. Так?

Хрольф, как и все варяги, конечно, слышал о таком порядке, но никогда не думал, что кто-то относиться к этому старинному уговору всерьез. Сколько раз сами данны разоряли селения, считавшиеся данниками Сигтуны. Не иначе Бергертайлеры, которые разжалобили Харека «звонким словом», и, правда, были колдунами, раз уж конунг, чьи подданные сами называли его ленивым, так нешуточно осерчал, что месяц гонял по морям Ютладнского ярла.

– Так? – настаивал на ответе толстяк.

– Это как посмотреть, – заюлил Хрольф.

– Как не смотри, а щит Харека на воротах Хохендорфа был. И ты, невзирая на это, городец пощипал. Люто пощипал. Люди говорят, что хотел полонить чуть ли не всех, да челюсть хрустнула – не разявилась так широко. А ругии эти, между прочем, из года в год приносили моему господину дани двадцать тысяч крон серебра.

«Врет!» – Чуть не выкрикнул Хрольф. Не может городок в сотню домов давать столько подати. Его отец платил в херад пять крон в год, и то каждый раз прибеднялся, чтобы платить еще меньше. Чтобы получать хотя бы двадцать сотен, данны должны были обкладывать Хохендорф четверной данью. На сколько же богаты были ругии, чтобы из года в год отдавать такую уйму серебра и не бунтовать!

– Так вот, если ты вернешь ему эти деньги, он простит тебя и всех свейских шёрёвернов вместе с тобой, – продолжил правитель Хедебю, обгрызая кабанье ребро.

– У меня нет таких денег, – возмутился шеппарь Грома.

– У меня тоже, – подмигнул ему посланник: – Но если ты не сделаешь этого, Харек повелит убивать всех мореходов с Бирки до тех пор, пока вы не заплатите сполна.

– А как вы будете отличать своих от чужих? – спросил Хрольф.

– Никак, драккары конунга будут хватать всех, а уже после разбираться.

– Но это же будет означать резню!

– Резню так резню, – согласился толстяк: – Хареку все равно как это назвать, но если до того, как выпадет первый снег, ему не привезут двадцать тысяч крон, он сделает так, как обещал, и не даст шёрёвернам Бирки прохода мимо всех своих владений.

Хрольф опустил голову. Неужели напрасно отдал он серебро корабелам. Не драккар надо было покупать, а бонд в теплом Гётланде.

– Но я могу надоумить тебя, шеппарь, – в который раз подмигнул толстяк: – В этом году в казну Харека не придут деньги из Овсяной заводи. Прошлой осенью франки взбунтовались и прогнали драккары конунга ни с чем. Весной дружина конунга пыталась взять тамошнее городище приступом, но получила по зубам так крепко, что до сих пор зализывает раны. Хавр[194]приносил короне шестьдесят тысяч серебра ежегодно. Сможешь со своими молодцами одолеть Овсяную заводь, возьмешь оттуда сколько сумеешь. Двадцать тысяч отдашь Хареку, а остальное поделишь между своими воинами. Подумай. Если ты один к двенадцати взял Хохендорф, то может и один к ста тебе по плечу, а?

Хрольф продолжал смотреть в дно своей чаши.

– Я все сказал, шеппарь, – уже без всякого зубоскальства сказал посланник даннского конунга: – Ты и твои люди можете идти отсюда, а то от ваших постных рож вино киснет.

Уж лучше бы он кричал, грозил, топал ногами, брызгал слюной, тогда бы Хрольфу и его людям было бы куда легче понять, откуда столько навоза у них в душах. Как побитые псы, шёрёверны уходили со двора синеуса Ларса, ярла Уппландского, которому тоже было все равно, где и как бывший потрошитель сумьских засек возьмет двадцать, целых двадцать тысяч крон серебра и не кроной меньше…

Продолжение следует

Адельсён (Adelsön) – большой остров на озере Мэларен, расположенный примерно в 500 метрах на северо-запад от Бирки. Adel– знать, дворянство (швед.)