– Капитан! Капитан! – закричал вдруг он. – А эта вот! Для вас!

Он схватил одну девицу, ту, что в рубашке, за руку. Та захныкала, впрочем, не особо сопротивляясь, когда Кропаль подтащил ее к Киту.

– Специально для тебя, командир! Просто супер! Зацени!

Задорное лицо сержанта светилось такой одержимостью и уверенностью, что капитан, как заметил Рокотов, попросту опешил. Впрочем, Кит и до этой секунды будто находился в прострации от дерзости Кропаля.

Андрей догадывался, что сержант обладал каким-то непонятным даром собирать вокруг себя людей, Казалось, сейчас совершенно растерянный командир, вместо того чтобы прекратить эту вакханалию и восстановить попранный авторитет Устава, сдастся, как это уже не раз бывало. И его обещание содрать с сержанта шкуру так и останется словами.

– Капитан! – предупреждая такой исход, произнес Андрей.

Этого оказалось достаточно. Он заметил, что Кит даже вздрогнул, услышав его голос за своей спиной.

На ходу вынимая из кобуры пистолет, капитан приблизился к сержанту.

– Ты думаешь, это тебе сойдет с рук? – он уставил пистолет на сержанта.

Рука капитана дрожала. Андрею казалось, что Киту очень хочется выстрелить в сержанта. Прямо в его лицо, на котором застыла неуверенная, но хамоватая ухмылка, как будто Кропаль точно знал, что капитан не нажмет на спусковой крючок.

– Взять его! – выдавил из себя капитан, но никто из солдат не шевельнулся.

– Командир! Мы же все люди! – произнес сержант. – Ну, ошиблись малость! Прости! Ты же понимаешь, ребятам страсть как захотелось!.. Мы завтра проснемся и ничего не будем помнить, если ты нам не напомнишь, а сейчас – дай хоть оттянуться вволю, командир!..

Андрей смотрел на них, испытывая желание подскочить к капитану и надавить на его палец. И как куском льда провели по голой спине, когда Кит внезапно ослабил руку и опустил дуло вниз.

«Я бы выстрелил! Выстрелил!» – чувствуя, как не хочет его отпускать этот холод, думал Рокотов.

Едва только капитан опустил руку, Кропаль вдруг ловким движением провернул висящий на его плече автомат и в мгновение ока тот оказался в его руке.

Тотчас толпа солдат разделилась на две части, ощетинившиеся друг против друга рядами оружейных стволов. Заклацали затворы.

– Сержант, думай, что делаешь! – Капитан побагровел.

– Капитан, вы же понимаете, что у вас нет шансов. – Кропаль презрительно выдвинул нижнюю челюсть. – Не хотите подарков принимать, не надо. Только давайте так. Мы уйдем и будем сами по себе, а вы – как хотите.

– Мы – это кто? Никто за тобой не пойдет, Кропаль, – процедил капитан.

– Вы так думаете? А что им с вами делать? Сидеть и ждать, когда настанет конец? Когда мы совсем перестанем соображать и вся память нахрен сотрется? А я предлагаю жить, а не тухнуть в этой норе! Со мной Костяк согласен. Сыч и Бандура тоже. Кто еще с нами?!

Он, вероятно, рассчитывал, что толпа возле капитана поредеет, но никто больше не шелохнулся. И все же Кит был в менее выгодном положении. Из тех, кто находился за его спиной, далеко не каждый выскочил на шум с оружием в руках. В их беспечности он мог винить только себя.

Костяк приблизился к сержанту и что-то начал шептать на ухо. Кропаль уставился на Рокотова и Андрею это не понравилось.

– А ты знаешь, что у нас в отряде, возможно, появилось «тулово»? – обратился Кропаль к командиру. – Не веришь? А ты вон у него спроси!

И сержант кивнул на Рокотова. Андрею показалось, что все увидели, как его лицо вспыхнуло краской, когда Кит посмотрел на него.

– Это правда?

Андрей кивнул.

Кит перевел взгляд на сержанта.

– Ну что скажешь? – поинтересовался Кропаль. – Молчишь? Лучше отдай пистолет, капитан! Или мы перестреляем вас всех! Если тебе себя не жалко, так других пожалей. Тебе ведь не хочется, чтобы они подохли.

Кропаль мотнул головой, и из-за спины его выступил Костяк, тут же направив автомат на группу, застывшую рядом капитаном.

Кит переложил оружие в другую руку, взяв пистолет за ствол. Подержал его, как бы раздумывая, и вдруг швырнул сержанту. Бросок этот был внезапным. Кропаль на мгновение растерялся и отпустил автомат, чтобы поймать пистолет. В эту секунду в руке капитана Кита откуда-то оказался еще один пистолет. Он сделал несколько выстрелов в Кропаля. Но и сержант, падая, успел схватиться за автомат и надавить на спусковой крючок.

Андрей увидел фигуру капитана, лежавшего между стеллажами. Хотел броситься к нему, но взбудораженные голоса солдат заставили его обернуться. Сержант оказался цел и невредим. Как ни в чем ни бывало, он поднялся, хлопая себя по груди, где под форменной курткой стучал пуленепробиваемый жилет.

– Броня крепка! – радостно возгласил он. – Кит на понт взять хотел! – кричал сержант, размахивая пистолетом капитана Кита.

Нажал вдруг на спусковой крючок, заставив солдат судорожно пригнуться, но вместо выстрелов раздались щелчки, и засветился огонек на конце ствола.

– Игрушка, мать твою! – выругался кто-то. – Капитан-то не дурак!

– Заткнись, идиот! – прикрикнул Кропаль.

Он шагнул к стеллажам. Но капитана там не было. Только кровавый след уходил куда-то в темноту.

Сержант крикнул:

– Командир, тебе лучше вернуться!

Он наклонился, вглядываясь в проход.

– Я тебя вижу! Считаю до трех!

Кропаль нацелил автомат. Трудно было сказать, видел ли он что-то там на самом деле. Андрей Рокотов вместе с остальными во все глаза уставился в темноту, не в состоянии ничего разглядеть. Но когда Кропаль начал стрелять, а с ним и его подручные, – напропалую, не щадя патронов, – стало ясно, что едва ли у Кита остался хоть один шанс выжить.

Кропаль повернулся с довольной ухмылкой. Показал на Рокотова.

– Этого взять! Под замок его!

Грозный не спал. Он охранял Веру. Но не от старика. Он вообще не чувствовал от хозяина какой-либо угрозы. И все же что-то неладно было в доме – с того момента, как люди легли спать и стало тихо. Легкий храп старика доносился из комнаты, которая находилась под лестницей. Вера лежала на диване рядом, спала крепко и почти неслышно. А вот Грозный долго не мог уснуть, он беспрестанно менял позы, крутясь и стуча когтями и суставами по паркету. В какой-то момент от производимых им звуков Вера вздрогнула во сне, он вскочил и виновато ткнулся в ее руку холодным носом, после чего замер и сквозь взволнованное в эту минуту дыхание девушки долго прислушивался к дому, прежде чем снова лечь.

Грозного терзало неизъяснимое беспокойство. Ему хотелось, чтобы его погладили, поговорили с ним. Но, вероятно, он и тогда бы не угомонился, а только передал бы свои страхи Вере.