До поры батальон Богатырёва торчал в резерве, в тылу. Пока, наконец, не сподобились прибыть из ставки Куропаткина члены петербургский комиссии: полковники и вся остальная свора адъютантов, в том числе фотографы и врачебный персонал, раскинувший отдельный медицинский пункт. Главный наблюдатель Генштаба – генерал, так и не объявился, однако штабс-капитан не особо воспечалился, поковеркав (не вслух, конечно): «Какая к свыням разница, высоко превосходительство с важным видом будет лицезреть в биноклю или пара высокоблагородий замарают бумагу опусами подробных отчётов».

Впереди было наступление. Задача поставлена. Рекогносцировка проведена. На рассвете… А прошло, на его взгляд, под основным эпитетом «лихо»!

«Не зря ли́ты поты, би́ты мозоли», – отметил один из взводных подпоручиков.

Брусилов «закусил удила», и батальон пошёл на острие дальше.

* * *

Главнокомандующий генерал Ояма, зная, насколько русские неповоротливы в гористой местности, считал, что движение армии Гриппенберга имеет отвлекающий характер. Что основной удар русские нанесут на самом удобном участке – вдоль железной дороги. Однако и фланг отдавать противнику не желал, опасаясь превращения тактического охвата в оперативный, перебросив на это направление, в помощь Куроки, пехотную дивизию. Больше ни одного солдата с главной линии Ояма снять не осмелился.

* * *

Рассчитывая вскорости на поддержку 1-й армии, Гриппенберг упорно продолжал пробиваться вперёд.

Узнав об этом, Куропаткин не на шутку встревожился – забилась зудом, как в высветленное окно досадная мысль-муха, признавая, что «его стратегия изматывания противника (под Кутузова) не привела ни к одной победе, скорей деморализовав свои войска, нежели нанеся ощутимый вред противнику. А вот теперь приезжает какой-то решительный Гриппенберг, и того и гляди с наскока добьётся успеха. Его стремительный фланговый охват занесут в хрестоматии как блестящую стратегию. Более того – вполне возможен коренной перелом в войне! И это тоже будут связывать с именем треклятого Оскара Казимировича».

И впору прийти в ужас – как это скажется на его (Куропаткина) репутации?!

И главнокомандующий (будем верить, что заныв сердцем – «стыдно-с») отдаст генералу Линевичу ряд распоряжений, которые лишь с лёгкой руки можно будет назвать «сомнительными».

Что ж! Гриппенберг понимал, что может рассчитывать только на свои силы, ещё веря в здравый смысл, надеясь, что его очевидный успех, несомненно, выльется в общевойсковую операцию.

Невнятное куропаткинское «не увлекаться наступлением» его не остановило.

Между тем высланная в помощь Куроки дивизия ударила практически в стык русских армий. Правый фланг Гриппенберга уже терзали, грызли, а Линевич просто стоял и смотрел. Образно, конечно – получал донесения об усилившейся канонаде, о каких-то войсковых движениях, но сделать ничего не мог, выполняя иезуитский приказ Куропаткина: «Ждать, как разовьются события… содействия до поры не оказывать».

* * *

Штабс-капитан Богатырёв нацедил себе из почти «добитой» «шустовской» и совсем как водку опрокинул полунаполненный неудобный для залпа коньячный бокал. Даже не поморщившись, не закусив, не выдохнув, грузясь собственными мыслями-откровениями:

«Война не оставляет времени на долгое „подумать“. Думаешь потом, когда отхлынет истощённый ручеёк адреналина. А рассуждаешь совсем уж после, как вот сейчас, под баюкающий перестук уже на перегоне меж Харбином и Читой под бутылку коньячного одиночества».

В этот раз вагон было более комфортный. В мягком купе почти не ощущалось покачиваний или других дёрганий состава. Баюкало.

«Мы пересмотрели фантастики, – почему-то рассуждал за всех попаданцев – за „ямаловцев“, за своих ребят-морпехов из взвода. И конечно за себя. – И потому так бутафорны звяки шпор, блеск эполет и позументов. Рукопожатие монарха как онлайн-фотомонтаж и не всерьез. Словно это тебе какие-нибудь „сибирские цирюльники“ или „статские советники“ по Акунину. Казалось… мы вышли за рамки. Просто выпали из своей жизни и оказались в „квесте“, в компьютерной стрелялке на экране скачанного сказочного торрента. А вот когда ловишь пулю в стальную кирасу… и только поддетый бронежилет не даёт впиться свинцовому жалу в твою подготовленную, накачанную, забеганную на тренировках плоть. Вот тогда…»

И тогда кипела вода в кожухе. Дожирал остатки заедающей матерчатой ленты «максим», высвистывала сумасшедшая свинцовая метель, а в прорези прицела – орущая банзайствующая белозубость, захлёбывающаяся кровавым криком… ещё бегущих, ещё живых.

«И, наверное, надо было увидеть собственную вытекающую… красной струйкой жизни. Сначала удивляясь, затем морщась. А ведь всего лишь кровь. И не бог весть какая рана – царапнуло. И жизнь-то по-настоящему ценишь… должен по-настоящему ценить лет эдак с под полтинник, а то и позже. Тогда как тебе пока всего лишь… эх, что по нынешним меркам уже зрелый мужчина, а по инфантильному двадцать первому веку – пацан! А ведь могло и достать. И насмерть. Навсегда! Как же там в песне…»

И Богатырёв пьяно, фальшиво напел:

* * *

Армия стиснула зубы, скрежеща. Авангард вяз, спотыкался, неся убыль в людях. Ещё продолжая вклиниваться в расположение японцев, а где-то уже организуя оборону, невзирая ни на что отбивая одну яростную атаку противника за другой.

И на восточном крыле ситуация складывалась далеко не просто. Быстрое наступление всегда чревато отрывом от коммуникаций и отставанием тыла. Зарвавшихся «брусиловцев» подрезали с флангов. Возникла угроза обратного окружения!

В ставку докладывали: «Гриппенберг в критической ситуации». Но вместо того, чтобы двинуть войска Линевича, Куропаткин, сославшись на какие-то новые обстоятельства и полученные сведения о готовящемся ударе японцев в центре русской армии, приказал Оскару Казимировичу «прекратить!..», отходить на исходные позиции.

Нечто подобное произошло и в реальной истории. Только в том случае бои шли за Сандепу. Подвернулись тогда и удобные донесения о подозрительной активности японцев против фронта армии. Кстати, потом не подтвердившиеся. Да и не особо они нужны были Куропаткину, чтобы «завернуть» рвущегося к победе и своей славе генерала.

Зато командующий снизошёл до личного звонка Гриппенбергу и чуть ли не дрожащим голосом просил «не губить армию» и отвести войска.

Будем считать, что подобный телефонный разговор произошёл и в нашем случае.

Приняв беседу, Оскар Казимирович здраво рассудил, что ситуация критическая, но не кризисная! Но если Линевич не поддержит его армию, то как минимум два вырвавшихся вперёд корпуса (Брусилова и Штакельберга) окажутся в риске полного окружения.