Ни Бина. Ни доктор Филдинг.

А вот Норелли сделала это, разрушила чары, произнесла невыразимое: «Ваш муж и ваша дочь погибли».

Погибли. Да. Они не выжили, ушли от нас, умерли – они погибли. Я этого не отрицаю. Теперь я слышу умоляющий голос доктора Филдинга: «Разве вы не понимаете, Анна, что это такое? Это отрицание».

Абсолютно верно.

И все же, как мне объяснить происходящее? Любому – Литлу, или Норелли, или Алистеру, или Итану, или Дэвиду, или, наконец, Джейн? Я слышу их. Их голоса отзываются эхом во мне, но звучат вне меня. Я слышу их, когда меня переполняет боль утраты; даже могу сказать, что источником этой боли является их смерть. Я слышу их, когда мне надо с кем-то поговорить. Я слышу их в те моменты, когда меньше всего ожидаю этого. «Угадай кто», – скажут они, и я просияю, и мое сердце запоет.

И я отвечу.

Эти слова повисают в воздухе. Реют, как дым.

За плечами Литла я вижу Алистера и Итана с широко открытыми глазами, вижу Дэвида с отвисшей челюстью. Норелли по какой-то причине низко наклонила голову.

– Доктор Фокс…

Литл. Я концентрирую на нем взгляд. Он стоит с той стороны кухонного острова, его лицо освещено ярким послеполуденным солнцем.

– Анна… – говорит он.

Я замираю, просто не в силах пошевелиться.

Он делает вдох, потом задерживает дыхание. Выдыхает.

– Доктор Филдинг рассказал мне вашу историю.

Я зажмуриваюсь. Вижу перед собой лишь темноту. Слышу лишь голос Литла.

– Он сказал, что патрульный обнаружил вас у подножия скалы.

Да. Помню его голос, этот мощный крик, несущийся вниз по горному склону.

– И к этому моменту вы провели там две ночи. Во время метели. В разгар зимы.

Тридцать три часа с того момента, как мы нырнули с дороги в пропасть, до появления вертолета, винты которого с бешеной скоростью крутились у нас над головой.

– Он сказал, что, когда они добрались до вас, Оливия была еще жива.

«Мамочка», – прошептала она, когда ее положили на носилки и укутали маленькое тело одеялом.

– Но ваш муж уже ушел из жизни.

Нет, не ушел. Он находился там, был вполне осязаем, его тело остывало на снегу. «Внутренние повреждения, – сказали мне врачи, – в сочетании с переохлаждением. Вы ничего не смогли бы сделать».

Я многое смогла бы.

– Вот когда начались ваши беды. Ваши проблемы вышли наружу. Посттравматический стресс. Просто… не могу себе это представить.

Господи, как я съеживалась под больничными лампами дневного света, как паниковала в патрульном автомобиле. В какую впадала депрессию в те первые разы, когда выходила из дому, пока наконец не осталась там.

И заперла двери.

И закрыла окна.

И поклялась, что буду скрываться от мира.

– Как я понимаю, вам хотелось быть в безопасном месте. Вас обнаружили почти замерзшей. Вы прошли через ад.

Я впиваюсь ногтями в ладонь.

– Доктор Филдинг сказал, что вы иногда… слышите их.

Я сильнее зажмуриваюсь, чтобы ни один лучик не пробился сквозь веки. «Знаете, это не галлюцинации, – говорила я ему. – Просто мне нравится воображать, что порой они здесь. Механизм психологической адаптации. Я понимаю, что избыточные контакты не идут на пользу».

– Иногда вы отвечаете им.

Чувствую на щеке солнце. «Лучше вам не увлекаться этими разговорами, – предупреждал Филдинг. – Нежелательно, чтобы это вошло в привычку».

– Понимаете, я был несколько сбит с толку, потому что из ваших слов следовало, что они где-то в другом месте.

Я не говорю, что в каком-то смысле это верно. У меня не осталось сил. Я пуста, как выпитая бутылка.

– Вы сказали мне, что расстались с мужем. Что ваша дочь сейчас с ним.

Еще одна фигура речи. Я так устала…

– Вы говорили мне то же самое.

Я открываю глаза. Сейчас свет заливает комнату, тени пропали. Все пятеро выстроились передо мной, как шахматные фигуры. Я смотрю на Алистера.

– Вы сказали, что они живут в другом месте, – скривив губы, с неприязненным видом изрекает он.

Конечно, я никогда не говорила, что они где-то живут. Я осторожна. Но это уже не имеет значения. Ничто не имеет значения.

Литл протягивает ладонь через остров и накрывает мою руку.

– Повторяю, вы прошли через настоящий ад. Должно быть, вы действительно уверены, что встречались с этой леди, – точно так же, как верите, что разговариваете с Оливией и… Эдом.

Перед тем как произнести имя Эда, он выдерживает крошечную паузу, словно сомневается, так ли звали моего мужа, хотя, возможно, просто задает себе темп. Я вглядываюсь в его глаза. Бездонные.

– Но того, что вы придумали, не существует, – вкрадчиво говорит он. – И нужно, чтобы вы освободились от этого.

Ловлю себя на том, что киваю. Потому что он прав. Я зашла слишком далеко. «Это надо прекратить», – сказал Алистер.

– Понимаете, есть люди, которые беспокоятся о вас. – Рука Литла придавливает мои пальцы. Хрустят костяшки. – Доктор Филдинг. И ваш физиотерапевт. И…

Мне так хочется продолжить список. И?.. На миг у меня замирает сердце – кто еще беспокоится обо мне?

– …они хотят вам помочь, – завершает фразу Литл.

Я опускаю взгляд на столешницу острова, на свою руку, накрытую его ладонью. Рассматриваю потускневшее золото его обручального кольца. Рассматриваю свое кольцо.

Становится совсем тихо.

– Врач сказал… сказал мне, что принимаемые вами препараты могут вызывать галлюцинации.

И депрессию. И бессонницу. И спонтанное беспокойство. Но это не галлюцинации. А…

– Возможно, для вас это нормально. Во всяком случае, на вашем месте я воспринимал бы это именно так.

Вмешивается Норелли:

– Джейн Рассел…

Однако Литл, не отводя от меня взгляда, поднимает свободную руку, и Норелли умолкает.

– Ее личность подтвердилась, – говорит он. – Той женщины из дома двести семь. Она та, кем себя называет.

Я не спрашиваю, как они узнали. Мне уже безразлично. Я устала, так устала.

– А что касается той леди, с которой вы якобы встречались, – полагаю, этого не было.

К своему удивлению, я чувствую, что киваю. Но тогда как…

Литл спешит мне на помощь:

– Вы говорили, что она помогла вам войти в дом. Но может, вы тогда сами справились. И… ну, не знаю… она вам пригрезилась.