– Хорошо. Я подозревал что-то в этом роде. – Он словно жует слова – знаю, что в зубах у него зажата сигарета. – Моя догадка была правильной.

Волна белого шума. Он выдыхает дым через мундштук.

– Я хотела с тобой поговорить… – начинаю я.

Он затихает. Чувствую, как он переключает скорости – по-другому дышит. Входит в роль психолога.

– Я хотела сказать тебе…

Долгая пауза. Он откашливается. Понимаю, что он нервничает, и это так неожиданно. Уэсли Бриллиант раздражен.

– У меня сейчас тяжелые времена.

Вот так.

– Что именно тебя беспокоит? – спрашивает он.

«Смерть моего мужа и дочери!» – хочу я прокричать.

– Мм, гм…

Он увиливает или ждет объяснения?

– В тот вечер…

Не знаю, как закончить фразу. Чувствую себя стрелкой компаса, которая поворачивается туда-сюда и не может остановиться.

– Что у тебя на уме, Фокс?

Вполне в его духе подталкивать меня. В своей практике я обычно позволяю пациенту придерживаться собственного темпа. А вот Уэсли всегда подгоняет.

– В тот вечер…

В тот вечер, перед тем как наша машина нырнула со скалы, ты мне звонил. Я тебя не виню. И ни во что тебя не втягиваю. Просто хочу, чтобы ты знал.

В тот вечер все почти закончилось. Ему предшествовали четыре месяца лжи – мы лгали Фиби, которая могла застукать нас, я лгала Эду, который все понял в тот декабрьский день, когда я по ошибке послала ему сообщение, предназначенное тебе.

В тот вечер я сожалела о каждом проведенном вместе мгновении: об утрах в отеле за углом, когда сквозь шторы просачивался робкий свет; о вечерах, когда мы часами обменивались сообщениями по телефону. Сожалела о том дне, когда все началось с бокала вина в твоем офисе.

В тот вечер наш дом уже неделю как был выставлен на продажу, и брокер составил график посещений для осмотра. Я умоляла Эда простить меня, а он не хотел даже взглянуть на меня. «Я смотрел на тебя как на соседскую девчонку».

В тот вечер…

Но он перебивает меня.

– Откровенно говоря, Анна… – (Я напрягаюсь, поскольку он, при всей своей заявленной откровенности, редко называл меня по имени.) – Я пытался оставить это в прошлом. – Он умолкает. – Пытался, и в целом мне это удалось.

О-о.

– Ты не хотела видеть меня потом. В больнице. Я предложил навестить тебя дома, помнишь, но ты отказалась, не перезвонила мне.

Он запинается, спотыкается на словах, как человек, бредущий по глубокому снегу. Как женщина, что кругами ходит около разбитой машины.

– Я не знал и не знаю, видишься ли ты с кем-нибудь. Я имею в виду профессионала. С радостью кого-нибудь порекомендую. – Он делает паузу. – Или если тебя все устраивает, тогда… что ж. – Еще одна пауза, на этот раз более длинная. И наконец: – Не вполне понимаю, чего ты от меня хочешь.

Я ошиблась. Он не играет роль психолога, не надеется мне помочь. Он перезвонил мне только через два дня. Хочет от меня отделаться.

Чего же я от него хочу? Резонный вопрос. Я не виню его, правда. Не питаю к нему ненависти. Не скучаю по нему.

Когда я позвонила в его офис – неужели это было всего два дня назад? – должно быть, я действительно чего-то хотела. Но потом Норелли произнесла те магические слова, и мир изменился. И теперь это не имеет значения.

Вероятно, я произнесла это вслух.

– Что не имеет значения? – спрашивает он.

«Ты», – думаю я. Но не говорю этого.

А просто завершаю разговор.

Ровно в одиннадцать раздается звонок в дверь. Я с трудом вылезаю из кровати, выглядываю в фасадные окна. У двери стоит Бина, ее черные волосы блестят на утреннем солнце. Я позабыла про ее сегодняшний визит. Совершенно вылетело из головы.

Я отступаю назад, обозреваю с востока на запад дома через улицу: «Сестры Грей», Миллеры, Такеда, заброшенный дуплекс. Моя южная империя.

Снова звонок.

Спускаюсь по лестнице, подхожу к двери в прихожую, вижу Бину на экране домофона. Нажимаю кнопку переговорного устройства.

– Сегодня мне нездоровится, – говорю я.

Смотрю на нее.

– Мне войти?

– Нет, я в порядке.

– Можно я войду?

– Нет. Спасибо. Мне правда нужно побыть одной.

Она кусает губы.

– Все в порядке?

– Просто мне нужно побыть одной, – повторяю я.

Она кивает:

– Ладно.

Я жду, пока она уйдет.

– Доктор Филдинг рассказал мне о том, что произошло. Он услышал от полицейских.

Я ничего не говорю, просто закрываю глаза. Долгая пауза.

– Что ж, увидимся на следующей неделе, – говорит она. – В среду, как обычно.

Может быть, и нет.

– Да.

– Звони мне, пожалуйста, если что-то понадобится.

Не буду звонить.

– Хорошо.

Я открываю глаза, вижу, как она снова кивает. Повернувшись, она спускается по ступеням.

С этим покончено. Сначала Уэсли, теперь Бина. Кто-то еще? Да: завтра Ив. Напишу ему, чтобы отменил урок. Je ne peux pas…[31]

Напишу по-английски.

Перед тем как вернуться на лестницу, я наполняю кормом и водой миски Панча. Он трусит ко мне, опускает мордочку в миску, потом настораживается – зажурчало в трубах.

Дэвид внизу. Какое-то время я не вспоминала о нем.

Останавливаюсь у двери в цокольный этаж, хватаю стремянку, передвигаю ее в сторону. Стучу в дверь, зову его по имени.

Ничего. Снова зову.

Наконец слышу шаги. Поворачиваю замок и громко говорю:

– Я отперла дверь. Можешь подняться. Если хочешь, – добавляю я.

Я не успеваю договорить, дверь открывается, и вот он стоит передо мной на второй ступеньке сверху, в облегающей футболке и потертых джинсах. Мы смотрим друг на друга.

Я заговариваю первой:

– Я хотела…

– Убираюсь восвояси, – говорит он.

Я моргаю.

– Все складывается как-то… странно.

Я киваю.

Порывшись в заднем кармане брюк, он вытаскивает клочок бумаги. Протягивает мне.

Без слов беру, разворачиваю.