Много раз, когда полковник был еще курсантом военного училища, да и потом, когда служил уже офицером и приезжал в гости к сестре, он каждый раз привозил старику красивую трость. Но старик, сердечно поблагодарив его за подарок, пару дней ходил с ней по деревне, демонстрируя дорогой подарок гостя, но потом все равно брал на прогулки свою клюку, вырезанную из старого ствола гранатового дерева.

— Ты надолго к нам или проездом? — спросил старик, рассматривая автомат, лежащий на столе.

— Можно сказать проездом, — усмехнулся полковник.

— А что это у тебя ружье такое маленькое, да и ствола у него нет? — Старик явно хотел завязать разговор.

— Я слышал, что ты, какой-то большой бригадир, там на войне. По телевизору часто про тебя говорят, а ружье у тебя такое маленькое! Что не можешь себе хорошее достать, солидное? Вот я помню, когда армяне в 1915 году напали на азербайджанцев в Баку и потом пошли на Сальяны, к нам на помощь пришли турки. Так у них были такие большие ружья, что приклады доставали до земли, а у их командира Анвяр-паши, на боку висел огромный пистолет, на который все смотреть боялись, а у твоего ружья даже дула и того нет! Как же ты командовать будешь с таким ружьем?

Слова старика вызвали улыбку на почерневшем лице полковника, но он не стал отвечать, зная, что тому, как истинному хозяину, очень хочется разговорить гостя своего дома. Да и про армян, учинивших бойню в Баку и пригородах, полковник слышал от старика раз сто не меньше. Подошла сестра.

— Ты что, киши, проснулся? Дай ребятам отдохнуть с дороги, тебе что, ты можешь и день проспать, а им надо отдохнуть. Дела, то у них военные, — сестра говорила без злости. А сама тем временем расставляла на столе тарелки, соления, хлеб. Прошла во двор, нарвала свежей зелени, помыв под рукомойником, положила на середину стола. Двери веранды открылись, на пороге появился заспанный мальчуган, лет десяти. Это был сын сестры, услышав возню во дворе, он проснулся, так как спал не в доме, а на полу веранды, как и все мужское население деревни.

— Что, дядя приехал, да? — обращаясь к матери, спросил мальчишка, подтягивая большие семейные трусы, которые спадали с его пухлого живота. Он был крупного телосложения, не по годам высокий и упитанный мальчуган.

— Ты чего это в трусах вышел, поганец, не стыдно тебе перед дядей так стоять? Ну-ка бегом в дом, простынешь! — сестра заставила его вернуться в дом, не дав удовлетворить детское любопытство. Пошла за ним и через минуту вынесла сменное белье для брата, положила на скамейку. В ее доме всегда хранилась одежда на всех братьев, которые могли приехать в любое время дня и ночи. На такие случаи она держала в доме их сменное белье, рубашки, штаны и свитера, в общем, все необходимое, чтобы братья могли с дороги принять душ и переодеться.

— Ты пойди, ополоснись, пока я буду готовить, — обращаясь к брату, сказала она. Полковник, захватив белье, молча встал и пошел за дом, где находилась баня. Проходя мимо водителя, он отдал тому автомат, и тихо сказал:

— Проверь машину, покушаем, отдых два часа и сразу уезжаем, — тот кивнул в знак понимания. Как бы тихо не говорил полковник, но сестра, проходя мимо, услышала последние его слова.

— Ты что не останешься? Посмотри, на кого ты похож, еле на ногах стоишь, давай иди, мойся, а потом решишь, что делать.

Он не стал спорить с сестрой, повернулся и пошел в сад.

Горячие струи душа, первые за последние два месяца, смывая грязь и пот, не принесли облегчения, а наоборот еще больше пробудили усталость. Полковник долго мылился, грубой домашней теркой смывал карабахскую пыль, но удовольствия от бани не получал. В деревне не строили бани, с отдельными отсеками, где можно было бы попариться и пройтись хорошим березовым веничком по телу, как в русских или финских банях. Здесь на строении ставили большой бак для воды, который летом нагревался от солнца, а зимой горячая вода подавалась из титана. Переодевшись и оставив свой камуфляж в бадье для грязного белья, по опыту зная, что сестра обязательно возьмет его и постирает, он вышел из бани и присел на сваленное рядом высохшее айвовое дерево, закурил. С каждым глотком едкого дыма, память возвращала его туда, где остались его дорогие бойцы, помогавшие вывести мирных жителей из осажденных деревень Карабаха. Вспомнились последние минуты боев за город Шуше, отступление и бои на подступах к Лачину, за перевал Сары-Баба.

Он на время забыл, где находится, но сигарета обожгла пальцы его рук, вернув в реальность. Полковник поднялся, аккуратно затушил окурок и пошел к столу, на котором сестра расставила все, что могла найти у себя в холодильнике, успев разогреть остатки вечернего ужина своей семьи. Водитель сидел за столом и пил чай, беседуя со стариком. Увидев командира, он хотел привстать, но старик придержал его.

— В этом доме я хозяин, так что сынок не волнуйся, а спокойно допивай свой чай, — назидательно сказал старик, посмотрев на подходящего полковника. Пожелав сидящим за столом, приятного аппетита, полковник подвинул к себе тарелку и стал накладывать еду.

Свернул пучок свежих хвостиков луковицы с киндзой вместе затем, положил в рот, и стал медленно пережевывать, наслаждаясь молодой горечью, отломив кусочек сыра, положил в рот. Он все это делал медленно, неторопливо. Взял с тарелки кусочек бараньего ребрышка, с удовольствием разгрыз его. Потом что-то вспомнил и посмотрел на сестру, которая сидела рядышком и смотрела, как он утоляет свой голод. Немой его вопрос она поняла сразу, посмотрев на свекра, спросила:

— Киши, есть хочешь, то ешь с ребятами, а нет, так дай им спокойно покушать, а то они, глядя на тебя, чувствуют неловкость.

— Что я им мешаю что ли, возразил старик. Я ведь не мешаю им, пусть кушают, что АЛЛАХ послал. А ты не сиди с мужиками, а посмотри, что там, у Видади есть, да налей военным с дороги, пусть не стесняются.

По обычаю этого дома, в присутствии старика не только гости, но и его девять сыновей, старшему из которых было больше 60 лет, ни разу не курили сигарет и не пили спиртного. Если приезжали гости, накрывался большой стол, старика кормили первым. Он пробовал всего понемногу, что было приготовлено, а потом, уходил к соседям пить чай. Понимая, что гости при нем никогда не осмелятся закурить, а тем более поставить на стол что-нибудь покрепче. Вот и теперь старик