Теперь рассмеялись уже они:

– Дамочка, в здешней округе и цен-то таких не бывает, если только у вас в траве не припрятаны золотые слитки.

Джейн посмотрела на Эсмеральду:

– За сколько ты сможешь сбыть участок, если мы выставим его в открытую продажу, Мел?

– По-моему, вы только что сказали, что ее зовут Эсмеральда.

– Это для вас она Эсмеральда, – отрезала Джейн. – А для друзей она Мел.

Эсмеральда с задумчивым видом обвела взглядом участок:

– Думаю, никак не меньше чем за пятьсот двадцать пять.

– Возьмем для ровного счета пятьсот. Пятьсот тысяч за вычетом шести процентов комиссии… Сколько это будет?

– Четыреста семьдесят.

Джейн вновь обернулась к братьям:

– Итого четыреста семьдесят. Ну как, по рукам или нет?

Братья вновь переглянулись и покачали головами:

– Четыреста ровно.

Джейн протянула руку:

– Четыреста пятьдесят – и дом ваш.

– Четыреста тридцать пять.

– Нет уж. Четыреста пятьдесят, или мы выставляем его на продажу.

Наступило долгое молчание, во время которого рука Джейн висела в воздухе. Потом тощий выступил вперед и пожал ее:

– Нам понадобится месяц, чтобы закрыть сделку.

– Отлично, – подытожила Джейн. – Мел тогда начнет готовить все документы.

После того как они договорились встретиться в офисе Эсмеральды в следующий понедельник, чтобы подписать оферту, женщины проводили братьев до двери и еще какое-то время стояли на крыльце, глядя вслед их огромному пикапу.

– Все прошло точно так, как ты и предсказывала, – заметила Эсмеральда.

Джейн со смехом покачала головой:

– Ох уж эти мужчины, лишь бы им поторговаться.

* * *

– Ты точно не хочешь оставить это пальто?

– Точно-точно, забирай, – отозвалась Джейн. – Это тяжелое старье не понадобится мне там, куда я собираюсь.

– А эти туфли?

– Тебе они все равно идут больше.

С тех пор как они заключили сделку с братьями Петерс, прошла неделя, и приятельницы Джейн по субботним собраниям, точно изголодавшиеся шопоголики, рылись в ее шкафу.

После того как дамы разобрали то, что им приглянулось, они помогли Джейн вытащить на лужайку перед домом все, вплоть до мебели, и часть из них вернулась в дом развешивать постеры и надувать воздушные шарики, а другие остались во дворе, подготовить все к началу гаражной распродажи. Джейн выставила такие цены, чтобы все распродать, а то, что никак не хотели покупать, раздавала бесплатно тем, кто что-то купил.

Когда от дома отъехала последняя машина и они с Эсмеральдой остались вдвоем, солнце уже садилось, а у Джейн не осталось ничего, кроме одежды, которую она носила более или менее регулярно, несколько пар самых любимых туфель и пара коробок с личными вещами, с которыми ей не хотелось расставаться. Она продала даже холодильник.

– Может, переночуешь сегодня у меня? – предложила Эсмеральда.

– Нет, спасибо, – отозвалась Джейн. – Лучше я, наверное, останусь здесь.

– Но на чем ты будешь спать?

– Я так устала, что заснула бы прямо здесь, на голой земле. Но я оставила старый надувной матрас и одеяло, с которыми у меня связаны особые воспоминания.

– Ты уверена? Я найду, куда тебя положить.

– Уверена, – ответила Джейн. – Мне нужно попрощаться.

– Я буду по тебе скучать. – Эсмеральда обняла ее. – Мы все будем.

Джейн взглянула на подругу и улыбнулась. Она думала, что ей будет грустно, но грусти не было. Она и сама толком не понимала, что чувствует.

– Я тоже буду по тебе скучать.

Уже собираясь садиться в машину, Эсмеральда обернулась и сказала:

– Я буду держать тебя в курсе, как продвигаются дела с продажей. И всегда помни, что нам говорила Грейс: не держи все в себе.

Джейн кивнула и помахала ей.

Когда фары машины Эсмеральды скрылись в темноте, Джейн вернулась в опустевший дом. Видеть его без мебели было непривычно. За многие годы ковролин успел выгореть на солнце, и теперь его покрывал причудливый узор. Джейн немного постояла в гостиной, глядя на камин. Ей вспомнилось, как Калеб сидел перед огнем и играл на гитаре. Эта тихая музыка до сих пор звучала у нее в ушах. Из гостиной она перешла в кухню и остановилась, вспоминая все их совместные завтраки. Ей вспомнился Калеб в самое его первое утро в этом доме, с его сгоревшим тостом, избитым лицом и обаятельной улыбкой из-под козырька его дурацкой бейсболки, с которой он ни за какие коврижки не желал расставаться. Вспомнился бешеный секс на столе, которым они занимались после бейсбольного матча. Из кухни она отправилась в спальню и, остановившись на том месте, где еще недавно стояла ее кровать, закрыла глаза и попыталась вновь ощутить то, что чувствовала рядом с ним – когда целовала его, когда отдавалась ему, когда засыпала, положив голову на его обнаженную грудь. Джейн страшно скучала по Калебу и могла лишь надеяться, что со временем он ее простит.

Наконец она остановилась на пороге комнаты Мелоди и долго стояла там. Комната выглядела в точности так же, как когда они только переехали. При мысли о смерти дочери Джейн по-прежнему охватывало бесконечное горе, но она больше не задыхалась от боли каждый раз, когда это происходило. Она знала: эта боль останется с ней до конца жизни и не будет ни дня, когда она не подумала бы о Мелоди и не пожалела бы, что все сложилось так, как сложилось. И все же впервые с того дня, когда ее дочь ушла из дому, Джейн вспоминала Мелоди без душевных терзаний, как будто ее девочка в конце концов обрела покой. Как будто она больше не страдала. Наверное, не всем душам суждено задержаться в этом мире надолго, и все же они приходят в него на краткий миг, чтобы изменить к лучшему тех, кто останется после них.

Джейн вытащила из шкафа матрас и воткнула шнур в розетку. Электрический моторчик, чихнув, бодро затарахтел, и матрас начал наполняться воздухом. Джейн вытащила вилку из розетки и закрыла клапан. Потом выключила свет, закутала плечи в любимое одеяльце Мелоди и легла. Надувной матрас перенес ее в прошлое. В темноте она почти явственно ощущала на щеке дыхание дочери. В ушах прозвучал ее голос:

– Когда привезут наши вещи, мамочка?

– Наверное, завтра, если не будет снегопада, солнышко.

– Пусть бы он был.

– Разве ты не хочешь, чтобы поскорее привезли наши вещи?

– Хочу. Но снег хочу больше.

– Ну, тогда, может, будет снегопад. Я на всякий случай захватила твои сапоги.

Некоторое время было тихо.

Потом под одеялом началось какое-то шебуршение.