— Могу сказать что-нибудь другое…

— Что?

— Правду, например.

— А ты ее знаешь?

— Я же эксперт.

— Ну, разумеется, – Свирин старательно изобразил на лице улыбку. Самую открытую из всех имеющихся в арсенале. Только получилось плохо. Совсем плохо. Неубедительно. И это не ускользнуло от взгляда эксперта.

— Присаживайся, – предложил ему Свирин как можно более дружелюбно. Но похоже, что тот специально решил не садиться, а стоять посредине кабинета, как бы испытывая терпение Свирина.

Перед Свириным стоял Андрей Валерьевич. Эксперт. Худой, лицо в морщинах, мешки под глазами. Одет он, по мнению Свирина, ужасно – в жалкое подобие пиджака и штанов непонятного цвета. Шмотки, которые Свирин вывешивал на мусорный контейнер возле своего подъезда, выглядели куда престижней. Может, не бомжам отдавать надо было, а этому… В молодости он был боксером. Бокс принес ему не только сломанный нос и успех, но и уверенность в своих силах. После он работал в Совете Министров, имел высокий социальный статус, безразмерную зарплату и бешеную популярность у женщин. Женщины его любили, а он на взаимность не был способен. Вот так. Его любили, а он – нет. Никого. Никогда. Может быть, поэтому к середине жизни сам он поимел только две стойкие привязанности – к спиртным напиткам и антиквариату. Именно за эту любовь и поплатился карьерой. Его жизненный путь очень напоминал судьбу Матвея Матвеевича. Только этот опустился ниже. Ниже некуда. Так думал Свирин. Но эксперт, казалось бы, не горевал по поводу своего социального статуса Андрей Валерьевич был одним из лучших экспертов по антикварному оружию. И спрос на его услуги был велик. А на свой внешний вид он давно не обращал внимания.

И теперь, когда его мнение было чрезвычайно важно для Свирина и он был настроен на долгую беседу, Андрей Валерьевич маячил посреди кабинета, всем своим видом демонстрируя, что готов в любую минуту уйти.

Свирину пришлось встать, обогнуть массивный стол и приглашающим жестом отодвинуть кресло. Эксперту ничего не оставалось делать, как устало опуститься в кресло.

— Так что ты хочешь услышать? – бесцветным голосом повторил Андрей Валерьевич. – Тебе предложили что-то, в чем ты не уверен?

— Да, нам предлагают такой пистолет, – откинувшись на спинку кресла, ответил Свирин. – Но мне хотелось бы поточнее знать…

— Что?

— Сколько он стоит?

— Ты не хочешь отдавать пистолет Матвеевичу?

Свирину не понравилась реакция эксперта на простой, казалось бы, вопрос.

«Вот старый черт, боксер человеческих душ, – подумал Свирин, – я у тебя про «волыну» спрашиваю, про неодушевленный предмет, можно сказать, а ты не в свое дело лезешь – в мои взаимоотношения, психоанализ дешевый устраиваешь. Ладно, как хочешь… Только не знаю, кому хуже будет…»

Свирин пошарил рукой по столу, пододвинул к себе пепельницу, достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Произведение этих действий дало возможность обдумать следующий ход.

— Я понимаю, ты предан Матвеевичу… – продолжил Свирин с дымящейся сигаретой в руке.

Свирин старался говорить, тщательно подбирая тон и слова.

— Я понимаю, вас связывает старая дружба, общие воспоминания, – Свирин щелкнул зажигалкой и посмотрел на собеседника поверх язычка пламени. – Но я не прошу ничего сверхъестественного. Мне необходимо узнать, сколько стоит пистолет.

Его собеседник кивнул, не сводя с него тусклого взгляда.

— В дуэли использовались крупнокалиберные дальнобойные немецкие пистолеты системы Кухенройтера с кремнево-ударными запалами и нарезным стволом. Пистолеты системы Кухенройтера обладают значительно большей пробивной способностью, чем куда более современный пистолет – наган, и сравнимой с пистолетом «ТТ». С расстояния 10 шагов пуля, выпущенная из «кухенройтера», способна пробить грудную клетку человека насквозь. Это общие факты. Только этот пистолет, о котором ты спрашиваешь, особенный. Он отличается от своих собратьев той самой системы Кухенройтера.

— Чем же?

— Тем, что все владельцы этого пистолета погибают при странных обстоятельствах, – эксперт помедлил, будто бы раздумывая, не следует ли сказать еще что-либо. – Что за этим пистолетом тянется целая череда таинственных смертей и исчезновений. Знаешь, есть в этом мире что-то такое… потустороннее, что невозможно объяснить… И с этим пистолетом слишком много связано. Этот пистолет убивает. Тебе это надо?

«Если бывают неуместные вопросы, – подумал Свирин, – то сейчас пришла их очередь».

— Не говорите глупостей, Андрей Валерьевич, – с досадой произнес Свирин, переходя на «вы». – Все пистолеты убивают, мне это известно.

— Я и не собираюсь говорить глупости, слишком стар для этого. Я просто констатирую факты. Из каждого пистолета можно убить, но этот убивает сам по себе. Сам, понимаешь! – эксперт приподнял бровь с безразличным видом.

— Это какой-то бред. Я позвал вас для серьезного разговора, а вы наворачиваете горы дурацкой мистической ерунды. Мне странно это слышать именно от вас, ведь вы не тот человек, для которого легенды и мифы заменяют действительность.

Эксперт пожал плечами.

— А ты слышал, Вадим, о том, что когда Лермонтову, хорошему стрелку, был сделан со стороны секундантов намек, что он, конечно, не должен убивать своего противника, то он и здесь отнесся к нему с высокомерным презрением со словами: «Стану я стрелять в такого дурака». Это были роковые слова. Поводом для дуэли стали постоянные насмешки, карикатуры, унижение в присутствии дам, но последним роковым обстоятельством, из-за которого и прозвучал выстрел, стали слова: «Я в этого дурака стрелять не буду».

— Не вижу никакой связи с сегодняшним днем, – возмутился Свирин.

— Связь в том, что дураки не перевелись и в наш век, и в том, что владельцы этого пистолета на протяжении полутора веков умирали страшной смертью. Тебе полезно знать, во что ты впутываешься.

— На протяжении этого века, – вздохнул Свирин, – многие умирали страшной смертью. Время было такое… Но все меняется. А что касается дураков… Это нам как раз в тему. Давай вернемся к разговору о Матвее Матвеевиче…

— Это имеет смысл?

— Да… Гораздо больший смысл, чем вся эта мистическая белиберда о погибших владельцах пистолета.

Эксперт неожиданно улыбнулся.

— Тогда я слушаю.

— Можно тебя спросить, ты ничего нового не заметил?

Эксперт молча смотрел на Свирина. Он как будто не слышал вопроса.

— Где? Когда? – не сразу, но все-таки наконец отозвался он.

— Ты так и не понял где и когда? – взвился Свирин и выскочил из-за стола. – Тогда, когда бегал по фуршетам с халявным бухлом! Конечно, там трудно что-нибудь понять и заметить.

— Что я должен был заметить?