Упитанная мышь деловито выползла из травы и припала к лужице в следе от чьего-то копыта. Потом присела и смешно умылась. Это их мир, им здесь хорошо.

Внезапно воздух разрезал пронзительный крик, и с неба упала стремительная тень. Виктор непроизвольно выдернул из-за пояса «дыродел».

Это был сокол. Сапсан. Острые как бритвы когти вонзились в плоть грызуна, мышь тихо, но пронзительно заверещала. Но вопль боли тут же оборвал резкий удар мощного клюва, загнутого острием вниз.

Сапсан перехватил добычу, бросил злобный взгляд на людей, неотрывно наблюдающих за сценой соколиной охоты. Клюв птицы приоткрылся и отправил людям недовольное ворчание. Темно-коричневые крылья взметнулись вверх, резко ударили, и сапсан с зажатой в когтях добычей взмыл в небо.

Маленькая, но отважная птица. Сапсан, замечательный охотник. Еще в Древнем Египте эту птицу почитали как самого любимого из богов пантеона. Сегодня Гор исчез вместе с давно сгинувшей в веках Традицией. Лишь мертвые камни, пытающиеся достать вершинами небо, незыблемыми истуканами стояли на плато Гиза.

– Ты заметил? – спросил Гамми.

– Что?

– На лапе у сокола?

Правую лапу сапсана перехватывала небольшая кожаная петелька. Гамми знал, что это такое – опутенка. Их используют охотники. Но почему только одна? Да и откуда здесь охотники-соколятники?

– Это охотничий сокол, – объяснил Гамми. – Быстрая птица. Сапсан.

– У-у, – промычал Куцев и, наклонившись, поплескал себе в лицо воды.

Глаза Виктора мгновенно сделались какие-то осоловелые, он с силой потер себе грудь, будто его скрутил приступ стенокардии, а потом несколько раз стукнул стволом пистолета по лбу. На загорелой коже остались две заметные ссадины. Он еще несколько секунд посидел так, отрешенно глядя в пространство, потом потряс головой и вроде бы пришел в себя.

– Ты в порядке? – поинтересовался Гамми.

Куцев посмотрел на него, потом на пистолет, зажатый в руке – видимо, ему пришла в голову та же мысль, что пятью секундами раньше посетила голову Гамми: Сергей вполне мог его разоружить и убить, но не стал этого делать – и ответил:

– Вполне. Давай канистры.

Гамми подавал емкости Куцеву, тот быстро наполнял их мутноватой еще водой. Но Звездецкого не оставляла мысль о соколе: если здесь была охотничья птица, значит, где-то неподалеку должен быть охотник. Конечно, охотником мог оказаться очередной дикарь, но соколиная охота, насколько он знал, не пользовалась особой популярностью среди нецивилизованного люда. Тогда откуда здесь сапсан?

В конце концов, Гамми убедил себя, что опутенку сапсан мог таскать несколько лет, последний раз охотившись с человеком еще до Катастрофы. Это как раз объясняло то, что опутенка была одна.

Правда, сомнительно, что сокол стал бы терпеть натирающий лапку ремешок в течение двух лет. Острый клюв легко расправился бы с опутенкой в несколько приемов.

Гамми поднялся и посмотрел в ту сторону, куда улетел сокол, прикрыв глаза от слепящего солнца ладонью. Саванна. Насколько хватало глаз, везде одно и то же – желто-зеленая трава и редкие низкорослые деревца. Сейчас не было видно даже крупных животных.

Нет, все-таки сапсан, скорее всего, живет сам, потеряв своего охотника-человека во время землетрясения.

– Что там? – спросил Куцев. После того странного случая настроение его явно испортилось.

– Ничего. Нужно уходить отсюда – слишком тихо, – сказал Гамми.

– Я тоже об этом подумал.

Они упаковали наполненные канистры обратно в рюкзаки, кряхтя от натуги, взвалили их на плечи, и пошли назад. Шли молча, оба то и дело оглядывались, словно ожидали увидеть несуществующих преследователей.

Остальные ждали их в условленном месте. Пока Гамми с Виктором добывали воду, капитан со товарищи устроили привал. Странно, но Звездецкий перестал испытывать раздражение каждый раз, когда ему четко давали понять, где его место. В этой компании он раб, но лучшей участи ему не найти. Сбежать в саванну? Эта мысль посещала его все реже в виду полной ее несостоятельности. Бежать здесь некуда. Можно убежать от людей, но от себя не убежишь. Нет никакого смысла менять заключение на Тюремном острове на материковую саванну, где к тому же существовали конкуренты – местные племена, активно отстаивающие права на собственные территории.

Гамми тоже дали еды. И даже немного разгрузили рюкзак. Последнее было не жестом доброй воли, а необходимостью: капитан понимал, что далеко с такой поклажей их узник не уйдет.

Совсем скоро отряд вышел на дорогу, о которой говорил Моралес. Шоссе убегало до горизонта в обе стороны. Полотно пересекали широкие трещины. Густо поросшие травой, но идти по асфальту было намного легче. Правда, во всем есть свои недостатки – разогретый солнцем за весь день асфальт превратился в отличный радиатор, отдающий небу тепло широкими дрожащими струями горячего воздуха.

Капитан то и дело доставал из кармана коммуникатор, включал его и с недовольной миной рассматривал что-то на его экране. При этом он отчего-то постоянно посматривал на Куцева.

Странная компания. Гамми давно заметил, что все моряки и особенно капитан имеют привычку постоянно что-то рассматривать в своем багаже. Причем делать это они предпочитали тайком, видимо, надеясь, что никто не замечает их действий.

– Далеко еще? – вытирая со лба пот, спросил у капитана Куцев.

Гамми тоже очень интересовал этот вопрос. Еще хотелось узнать, далеко от чего, но он предпочитал помалкивать, наблюдая. Он надеялся все-таки разгадать намерения моряков. Пока что картинка не складывалась.

Мустафа протер экран коммуникатора о рубашку, снова заглянул в него и ответил:

– Не очень. Километров семь, не больше.

Значит, пункт назначения все же был. Что они задумали?

Гамми внимательно смотрел на европейцев. То на одного, то на другого. Штурман, озабоченный ноющей раной, доставшейся ему от Моралеса, особого участия в выборе пути не принимал. Ему, похоже, все равно, куда идти. Но Моралеса, подумал Гамми, он бы сейчас не отказался встретить – взгляд Мартина Крайса то и дело падал на болтающуюся на груди «дрель».

Через семь километров, как и обещал капитан, они пришли. Гамми наконец узнал – куда.

Шоссе уходило в глубь небольшого поселка. Скорее всего, раньше здесь жил персонал карьера, расположенного неподалеку. Здесь, в Африке, всяческих рудных компаний, карьеров и шахт хватало с избытком. Каким-то чудом сохранился практически нетронутым кусок саванны, по которому прошел отряд. Возможно, там не было нужных кому-то ископаемых или разработки просто не успели начаться.

Границу поселка четко очерчивал уткнувшийся в покореженный асфальт изломанный шлагбаум. По всей видимости, его снесли бампером грузовика. Дальше…

То, что располагалось за шлагбаумом, поселком назвать уже было нельзя. Метрах в тридцати от въезда стоял первый дом. Раньше стоял, два года назад. Теперь дорогу перегораживала куча искореженного пластика, изломанные балки, почти не тронутые ржавчиной, погнутые листы кровли. Городок превратился в руины.