«А вдруг Степан подвел? И с Надькой что-то случилось?!» — мелькнула шальная мысль.

Однако Полуянов усилием воли ее отогнал. Не такая уж Сладкова психическая , чтобы убивать прямо в больнице, да еще после того, как она с такой помпой туда явилась. Да и вообще: убийца ли она?

…Дверь, ведущая в обитель Сладковой, с легким скрипом растворилась. Диме показалось, что в квартире рядом прошелестели шаги, а глазок затмил чей-то глаз. Будем надеяться, что Людмила не поддерживает теплых отношений с соседями. И те не станут вызывать милицию только потому, что в квартиру ближайшей жилички явился невиданный здесь прежде мужчина.

Он аккуратно затворил за собой дверь. Включил свет. Обшарил взглядом прихожую: нет ли указующих на охранную сигнализацию проводков?

Знакомые богачи, правда, рассказывали, что сигнализация с проводами и датчиками на окнах — это вчерашний день. Современные охранные системы невооруженным глазом не разглядишь. А вдруг у Сладковой как раз такая? Но что оставалось — приходилось рисковать. Как сказала бы вредная Надька, «сам такой план придумал».

Дима аккуратно натянул поверх ботинок больничные бахилы. Спрятал руки в тонкие резиновые перчатки. Теперь он выглядел вылитым домушником, если милиция явится, сомнений в этом у нее не возникнет.

И вошел в гостиную.

…Странное то было зрелище.

Планировка квартиры оказалась точно такой, как у Надюхи: две комнаты, побольше и поменьше, две узкие дверцы, ведущие в удобства , шестиметровая кухня. Для одного человека — рай. Двоим — уже тесно. А миллионы людей, это уж Дима по своей журналистской работе знал, в таких квартирках по четыре-пять человек ютятся.

Сладкова явно проживала одна. Одинокие женские квартиры — будь их хозяйка хоть новоявленной миллионершей, хоть скромной библиотекаршей — можно определить с первого взгляда. Типично бабский уют: подушки с вышивкой, глянец журналов на столике, календарь с котятами на стене. В углу серой змеей свернулись колготки, на спинке кресла забыт бюстгальтер. Надьку он уже натренировал — та свое белье держала в ящике. А Сладкову тренировать было явно некому. И домработница квартиру, кажется, не посещала. Удивительно: лимузин есть, а пыль протереть некому. Или лимузин предназначен «на выход», чтобы других поразить, а на собственные удобства Людмиле плевать?

Впрочем, ему сейчас было не до психологии хозяйки. Надо «в две секунды» — как он сам грозился Надюхе — осмотреть квартиру. И попытаться найти хоть одну улику, что могла бы указать на причастность бывшей отличницы к убийству и двум покушениям.

Надя

Людмила запираться не стала.

Наде даже наводящих вопросов задавать не пришлось, чтобы ту понесло:

— Я вас ненавидела! Ох, как я вас ненавидела!.. – не отхлебнув даже чаю, принялась откровенничать Сладкова. — Сколько раз мечтала убить вас! Всех троих. Тебя, Ленку, Ирку. И Степана. Ох, знали бы вы, какие адские муки я вам придумывала ночами, когда уснуть не могла…

Она покачала головой, притихла, потухла — и выглядела сейчас совсем не роскошной, а, наоборот, усталой и жалкой.

— Но за что, Люда? — тихо спросила Надя. — Что мы тебе сделали?..

Та грустно усмехнулась:

— Сейчас-то я понимаю, что ничего. А тогда, тогда…

Она снова умолкла.

— Да чего особого было тогда? — подначила ее Надежда. — Наоборот, ты — отличница, медалистка, звезда, а мы — самые обычные. У меня сплошь четверки, а Ирка с Ленкой — те и вовсе на тройки перебивались.

— Разве в оценках дело? — вздохнула в ответ отличница.

— А разве нет? — парировала Надя. — Я бы тоже не отказалась, чтобы были одни пятерки. Но не получалось…

— Господи, да неужели ты не понимаешь?! – раздраженно выкрикнула Сладкова. — Я на медаль шла не для медали! А только потому, что мне хотелось быть лучшей, понимаешь?! Самой лучшей. Вне конкуренции. Звездой, если хочешь!

Она явно разнервничалась, нервно хрустела пальцами, глаза лихорадочно горели.

Да, нервы у Сладковой точно не в порядке. И переживания слишком уж яркие — для разговора о делах давно минувших дней.

Ладно. Сейчас главное — не распалиться, не завестись самой. И Надя спокойно произнесла:

— Но ты ведь и была в нашем классе звездой. Разве нет?

— В том и дело, что нет! — гневно выкрикнула Людмила. И едко протянула: — Это вы, вы все были звездами! Ленка — на пианино играла, как богиня, не помнишь, что ли: все в ступор впадали, когда ее слушали. Ирка — та не боялась ничего и никогда и на машине за рулем гоняла, в шестнадцать-то лет! Даже ты, клуша клушей, а тоже; и Степка за тобой хвостом ходил! И Семке ты нравилась! И Ваське Махову!! Хотя у самой ни рожи, ни кожи, одни пирожки…

— Значит, одни пирожки… Что ж. Мерси тебе преогромное, — уязвленно пробормотала Митрофанова.

— Ты не поняла! — горячо возразила отличница. — Понимаешь, ты жила, как хотела! А я все время делала то, что нужно . Пятерки. Дежурство по классу. Дневники ваши проверять… — Она горько усмехнулась: — И только надеялась, что судьба свое возьмет. Вознаградит… Когда-нибудь.

— Вот и вознаградила, — решила подольститься Надя. — Ты теперь живешь, как хочешь. И машина у тебя замечательная. И костюм — обалденно красивый!..

— А, ты про деньги! — равнодушно сказала Людмила. — Но я здесь ни при чем. Сама знаешь: наследство. Просто мне повезло. А вы-то все сами всего добились.

— Мы? Добились?! – хмыкнула Надя. — Чего же такого мы добились? Ленка спилась. У меня — тоже карьера потрясающая. Двадцать семь лет, самый сок, а я в библиотеке чахну. И за границей ни разу не была. И не замужем. И без детей. Степка — еще круче: начинал охранником, а теперь грузчик. Одной Ирке повезло, но тоже ведь не во всем. Одинокая, не замужем и пашет на своей работе сутками…

— Все равно, — упрямо повторила Сладкова. — Вы все всегда строили свою жизнь, как хотели. И ничего не боялись. Захотели угнать машину — угнали.

— Нашла чему завидовать… — Надю передернуло.

Она до сих пор не могла спокойно вспоминать ту давнюю историю.

А Людмила продолжала:

— И Степку околдовали! Красивый, классный — а служил вам, будто придворный шут!.. Все прихоти исполнял. Любые.

Надя подумала о Степане — тот из своего укрытия наверняка внимательно слушал их разговор — и покраснела. Однако Сладкова ее смущения не заметила. Продолжала свою исповедь:

— А я, идиотка, строила свою жизнь так, как была должна . – Она горько усмехнулась. — Кому только должна — до сих пор непонятно…

— И мне непонятно. Кто тебе мешал? Жить, как самой хотелось? — не удержалась от маленькой нотации Митрофанова.

Вот удивительно, у них со Сладковой — впервые за годы, что они знакомы, — получается нормальный разговор. Почти как у двух подружек…