бы не числится. Положение Линшаня упрочится и при новой власти, глядишь, и Линьсюаню что-нибудь перепадёт, вроде прощения старых грехов. А если нет… Что ж, мир велик. Заклинатели, целители, борцы с нечистью востребованы везде. Жаль, конечно, будет покидать насиженное место, но жизнь дороже.

Откладывать в долгий ящик неприятный разговор Линьсюань не стал, отправившись в город тем же вечером. Городские кварталы запирались на ночь, но для летящего на мече ворота не были преградой. Чжаньцюн показал нужное место на плане Гаотая, и Линьсюань опустился прямо в тёмный двор, в очередной раз благословляя про себя обыкновение местных жителей строить города по чёткому плану, елико возможно облегчающему ориентировку.

— Го… Господин бессмертный?

Линьсюань оглянулся. От освещённых фонарём дверей в главное строение на него округлившимися глазами смотрела молодая девушка — видимо, прислуга, судя по добротному, но простому платью и относительно скромной причёске всего с одной шпилькой. Лицо заклинателя закрывал капюшон плаща, но способ прибытия сомнений в его роде занятий не оставлял.

— Госпожа Кан дома?

— Д-да…

— Муж сейчас у неё?

— Нет…

— Тогда отведи меня к ней.

Девушка неуверенно поклонилась, но возразить не посмела. Они миновали пустые парадные помещения; при входе на женскую половину служанка заколебалась, но всё же повела его дальше. Чтобы наконец постучать в закрытую дверь:

— Госпожа, к вам бессмертный мастер!

— Какой ещё бессмертный мастер? — отозвался изнутри недовольный женский голос. Служанка обернулся к Линьсюаню и издала протестующий звук, когда тот решительно толкнул дверь и протиснулся в комнату мимо неё, на ходу откидывая капюшон. Сидевшая перед туалетным столиком с гребнем в руках женщина обернулась. В следующий миг гребень выпал из её рук на пол.

— Ты!..

— Здравствуй, сестрица Лянь, — сказал Линьсюань, в упор глядя на неё.

* * *

Когда-то нынешняя госпожа Кан носила данное ей при рождении имя По Лянь. Кто и когда дал ей взрослое имя Наопин, в книге не уточнялось, впрочем, это было и не важно. Во всяком случае, точно не родители — когда умерла её мать, Линьсюань не знал, но это случилось ещё до того, как Хэн Ань попал в дом семьи По. А отец умер от его руки незадолго до того, как в волосы его дочери должны были торжественно воткнуть взрослую шпильку, знаменуя её переход из разряда девочек в разряд девушек на выданье. И, соответственно, подобрать дочери второе имя тоже не успел. Равно как и попросить кого-нибудь это сделать.

А значит, и Линьсюаню неоткуда было его узнать. К счастью, Чжаньцюн не задался вопросом об источнике его осведомлённости.

— Не смей меня так называть! — прошипела По Наопин, неловко поднимаясь с места. Наступила на собственный подол, резко дёрнула его, едва не оступившись, и всё это не отрывая от Линьсюаня сузившихся глаз. В них были потрясение, испуг… но, пожалуй, куда больше злости.

— Госпожа Кан, — подчёркнуто вежливым тоном поправился Линьсюань. И повернулся к служанке: — Выйди и проследи, чтобы нам не помешали.

— Тебе здесь нечего делать, убирайся! — почти выкрикнула госпожа Кан.

— А я думаю, что есть, — возразил Линьсюань. — Хотя, конечно, ты можешь поднять шум, кликнуть слуг, мужа… Он, кстати, в курсе твоей истории?

По Наопин замерла. Кажется, нет, не в курсе.

— Что тебе нужно?

— Поговорить. Клянусь — только поговорить. И после этого я тебя больше не потревожу.

С полминуты госпожа Кан молча смотрела на него. Потом перевела взгляд на служанку:

— Выйди.

Окаменевшая девушка ожила и выскользнула за дверь, плотно прикрыв её за собой. Госпожа Кан отошла от туалетного столика и с достоинством опустилась за отдельно стоящий стол с большим ларцом — судя по заправленной в пяльцы ткани рядом, видимо, для рукоделия.

— Говори, — велела она тоном, каким раздают указание слугам. Мысленно отдав должное её самообладанию, Линьсюань оглянулся, взял подушку для сиденья, положил напротив неё и тоже сел.

— Для начала, — сказал он, — я хочу извиниться.

— Извиниться?!

— Да. Я знаю, что есть вещи, которые не прощают. Но всё же я должен сказать — я сожалею о том, что сделал с тобой. Не в моей власти сделать бывшее не бывшим, но я хочу, насколько это возможно, компенсировать то зло, которое тебе причинил.

— Только мне?

— Да, только тебе.

По Наопин зло усмехнулась и покачала головой:

— Не зря говорят, что у волчонка волчье сердце. Мой брат выкупил тебя из гильдии нищих, не дав сдохнуть где-нибудь под забором, поселил на господской половине. Мой отец дал тебе учителя, что обучил тебя грамоте и манерам, так что тебя и не отличить было от молодого господина из благородной семьи. Хотел, чтобы в будущем ты стал секретарём братца Цзэ. Ты одевался в шёлк и ел с нашего стола. И ты даже не сожалеешь, что своей рукой пролил их кровь?! Это — твоя благодарность?

— А за что мне благодарить? Да, твой брат меня купил — потому что над мальчишкой-рабом можно было безнаказанно издеваться. Твой отец был добрым человеком и домашних слуг жалел. А вот раба, купленного специально для развлечения любимого сына, жалеть было вовсе не обязательно. Можно и самому ему при случае наподдать, сорвать плохое настроение, не правда ли?

— Что ты врёшь, никто над тобой не издевался!

— Да ладно, сестрица Лянь. Ты, конечно, была тогда ребёнком, но даже дети не бывают столь наивны. Ты что, никогда не видела моих синяков и ран? Да, при тебе меня не избивали. Но нельзя настолько не замечать, что происходит в доме, в котором живёшь. Разве что сознательно выбираешь держать один глаз открытым, а другой закрытым.

— Ты бы неловок, постоянно падал, ушибался…

— Ага, об кулаки твоего брата. По многу раз подряд. Впрочем, кулаками он не ограничивался, там и палка шла в ход, и кнут, бывало…

— Строптивых рабов следует учить! — выкрикнула По Наопин.

— Вот и научили — жестокости и ненависти. И как тебе результат их науки?

Несколько мгновений они прожигали друг друга взглядами через стол. Линьсюань отвёл глаза первым, вздохнул и покачал головой:

— Я не хочу с тобой ругаться, сестрица. Я не для этого сюда пришёл.

— А для чего же? — одновременно с сарказмом и горечью спросила женщина. — Ты высоко вознёсся, Сяо Ань. Ты заклинатель могущественного ордена, любимец главы. Кто станет слушать простую горожанку, даже если она захочет кому-то сказать правду про тебя? Зачем тебе тратить время на эту ничтожную?

— Я уже сказал, зачем. О том, что я сделал с тобой, я сожалею.

Они снова замолчали.

— Тогда зачем ты это сделал? — неожиданно тихо спросила По Наопин. — Да, я