— Вас поселят на втором этаже, где окна выходят в сад; у вашей двери будет дежурить лакей, готовый исполнить любой ваш приказ. В той части дворца проживает также моя невестка, она только что родила, так что не удивляйтесь, когда услышите детский плач. До свидания, сударь, а вы, Марсильяк, пойдемте со мной. Нам есть о чем поговорить.

И, резко развернувшись, он вышел, увлекая за собой Франсуа де Ларошфуко.

Лакей проводил Фронсака в отведенную ему комнату, находившуюся в конце коридора второго этажа. Он объяснил, что апартаменты принца и принцессы располагались в центральной части здания, а в боковых пристройках — апартаменты их троих детей. Самые большие принадлежали герцогу; сейчас их занимала его супруга Клер-Клеманс и ее горничные. Самые маленькие, расположенные на противоположном конце коридора, принадлежали принцу де Конти. Комнаты Женевьевы де Бурбон пустовали со дня ее свадьбы с герцогом де Лонгвилем.

В одной из этих комнат и поселится Луи; сюда же ему будут подавать еду. На этом же этаже находится обширная библиотека, которой Луи может пользоваться, добавил лакей. Он рассказал также, что первый этаж отведен под приемные и парадные столовые, а помещения под кровлей занимают офицеры дома Конде. Антресоли и чердаки предоставлены в распоряжение слуг.

Объясняя Луи, как устроен огромный, с двумя боковыми пристройками, дворец, лакей то и дело напоминал, что господин не должен покидать отведенной ему комнаты, ибо таково распоряжение принца. Все считали, что апартаменты герцогини де Лонгвиль пустуют, поэтому его поместили именно там, а не на антресолях или на чердаке, где его непременно кто-нибудь заметил бы.

Луи предоставили большую красивую комнату со столом орехового дерева посередине и несколькими креслами, обитыми алой гобеленовой тканью. На стенах висели тяжелые фландрские ковры, угол занимала огромная кровать с высокими столбиками и занавесками. Большой турецкий шелковый ковер на полу скрывал покрытую глазурью плитку. Справа от двери находился небольшой фонтанчик; таких красивых, искусно устроенных фонтанчиков Луи еще не видел. Тут же, на подставке из навощенного орехового дерева, высилась чаша из красной меди, регулярно наполнявшаяся чистой водой. В небольшом подсобном помещении стояли горшки для использованной воды. Там же находился большой шкаф для одежды.

Когда лакей доставил его скудный багаж с двумя сорочками, Луи наконец сел в удобное кресло и позволил себе расслабиться.

Каждый день в одно и то же время слуга приносил ему еду, забирал грязное белье и отдавал чистое. По утрам на столе его ждал обильный завтрак, а в туалетной комнате Луи находил все необходимое для бритья и горячую воду.

Фронсака отрезали от мира, но обслуживали как короля. При этом никто из прислуги не присутствовал постоянно в его комнате. Когда ему хотелось выйти, слуга, дежуривший возле его двери, молча сопровождал его.

Во время коротких прогулок он обнаружил в коридоре загадочный механизм, установленный по приказу принцессы: портшез, помещенный в вертикальную шахту и снабженный противовесами. Как только кто-нибудь садился в него, лакей подвешивал еще один противовес, и портшез рывком возносился на нужный этаж. Дворец, как объяснил ему лакей, был буквально набит разного рода приспособлениями: принцесса обожала всяческие новинки.

Большую часть времени Луи проводил у себя в комнате, стоя у окна и глядя на густые заросли сада.

Пока Луи пребывал в заточении, герцогиня де Шеврез продолжала плести свою паутину и постепенно приобретала все большее влияние на королеву. После того как она в течение нескольких недель высмеивала первого министра — сначала с легкой иронией, а затем все более и более зло, она начала нападать на его политику и доказывать королеве, что дипломатия сицилийца ничем не отличается от действий грозного Ришелье.

По ее словам, эта политика была недостойна Франции и унижала Испанию. Герцогиня каждый день напоминала регентше, что она — сестра испанского короля.

Привыкнув лавировать, Мазарини почувствовал, как ситуация вырывается из-под его контроля, и, не стесняясь, начал прилюдно низко кланяться герцогине.

Она делала вид, что не замечает его, а он следовал своему принципу: «Любое соглашение достигается просто, если оно достигается с помощью денег».

И кардинал вручил этому дьявольскому созданию двести тысяч экю. Помимо взяток, он регулярно советовался с герцогиней, внимательно слушал (или делал вид) ее рассуждения. Но чем больше он пытался завоевать ее дружбу, а если не дружбу, то, по крайней мере, доброжелательный нейтралитет, тем больше Мари де Роган, уверенная в своем безграничном влиянии на королеву, отталкивала кардинала, унижала его и оскорбляла.

Наконец, он встретился с ней с глазу на глаз и прямо спросил, чего она добивается.

— Всего! — ответила она дерзко. — Всего. Сделать Шатонефа первым министром. Ввести в совет Вандомов, поставить на ключевые посты своих друзей, вернуть ко двору дю Нуайе, заключить союз с Испанией. И вашей отставки и отъезда в Италию…

Покачав головой, Мазарини ответил, что желания ее действительно всеобъемлющи и ему надо подумать.

Никогда еще позиции его не были столь уязвимыми. Но впереди его ожидал новый этап борьбы. В последние дни Мари изменила содержание листовок, направленных против министра. Теперь в них говорилось, что кардинал стал любовником королевы, как некогда Кончини был любовником Марии Медичи. Регентша, объясняла она, должна расстаться с ним, иначе Мазарини ждет участь его соотечественника Кончини, убитого по приказу юного короля.

Теперь Анна часто находила в собственной комнате грязные и оскорбительные стишки.

Похабник Мазарини

Под себя гребет,

Чем больше загребется,

Тем больше трон шатается.

Подобные оскорбления, адресованные матери короля, были, разумеется, тяжким преступлением; однако цели своей они не достигли. Взбешенная этими пасквилями, в гневе на тех, кто их распространял, она еще больше сблизилась со своим министром, и именно тогда она, возможно, и стала его любовницей.

Клер-Клеманс, супруга герцога Энгиенского, устроилась на софе в любимой библиотеке. Для нее это был первый день, когда она смогла по-настоящему отдохнуть, ведь роды, имевшие место неделю назад, были настолько тяжелыми, что едва не убили ее.

Сердце ее переполняла гордость и сознание собственной значимости. Все члены семьи Конде презирали ее и держали на расстоянии, ибо принять ее в клан пришлось исключительно по причине большого приданого — или подкупа? — выплаченного ее дядей Ришелье. Надменные и честолюбивые аристократы, Конде смотрели на нее как на деревенскую дурочку, а она подарила наследника младшей ветви Бурбонов!

Возможно, ее сын герцог д'Альбре, явившийся на свет крупным, упитанным младенцем, когда-нибудь станет королем Франции. Да, она едва не умерла во время родов. Да, она претерпела ужасные страдания. Но она не жалела о цене, которую ей пришлось заплатить. И она предалась своим любимым мечтам: внучка адвоката, неужели она станет матерью короля Франции? А почему бы и нет? Королевой или даже регентшей, если ее супруг… однако какая награда за все ее мучения!