В то время как в Париже определить личности массы людей, проносящихся мимо, было равным попытке прочитать пестрое лоскутное одеяло из объявлений, афиш и сообщений, расклеенных по стенам домов. Новые наполовину закрывали старые, часть их была оборвана или затерта до неузнаваемости; в них просто было невозможно разобраться. В этом городе актеров, борцов и искателей — городе предприимчивых — каждый был занят тем, что подправлял или менял роль, которую отводила ему жизнь. Или пытался создать что-то новое, удивительное и оригинальное, заплатив цену пониже.

Король боится Парижа, однажды сказал Жозеф. Это вполне возможно, решила Мари-Лор. Ибо как мог один скучный, робкий и полностью консервативный человек управлять городом, который непрестанно менялся?

Карета резко повернула за угол и остановилась перед безобразной крепостью из грязного желто-серого камня. На минуту Мари-Лор ухватилась за поручень, застыв от страха и дурного предчувствия, и смотрела на зарешеченные окна и вооруженных часовых.

— О чем ты замечтался, Лоран? — окликнула ее маркиза. — Сейчас же вынимай свертки для месье Жозефа.

Лоран? Ах да, это имя мальчика, которое ей дали сегодня. Она выскочила из фиолетово-голубой кареты, подтянула штаны и затянула ленточку на косичке. Мари-Лор бросилась вынимать коробки и корзины и, сложив их неустойчивой стопой, понесла, покачиваясь от тяжести, что оказалось весьма кстати, поскольку верхняя корзина скрывала ее лицо от взгляда часового у ворот. Она вошла вслед за маркизой в Бастилию.

Все утро им владело беспокойство и раздражительность. Достаточно было и возмутительного письма невестки, но новости, которые принес месье дю Плесси, оказались еще хуже. Их ходатайство о предоставлении книготорговцами Монпелье счетов о продажах, совершенных со дня убийства барона, было отклонено. И все бесценные доказательства — листы бумаги с подписью «Жозеф Дюпен», неоспоримо сделанной рукой Жозефа, — никем не увиденные, навсегда останутся у книготорговцев.

Существовали еще какие-то вздорные слухи о девушке, совершившей самоубийство, — по странному совпадению ее брат служил лакеем у Амели, но ничто, насколько мог понять дю Плесси, не помогло бы их делу.

Дю Плесси пока еще не представилось случая рассказать об этом Жанне, а Жозеф не горел желанием сделать это сам.

Глупо, полагал он, что после рождения ребенка он позволил себе на что-либо надеяться. Возможно, как и надеялись все они, вдохновленные тем, как блестяще Софи справилась со всеми трудностями и выжила. До приезда Мари-Лор он смирился с тем, что проиграет дело; может быть, попытаться снова поверить в худшее. Ему будет легче, когда его признают виновным.

Суд был назначен через месяц. И при той слабой защите, которую сумел подготовить месье дю Плесси, он будет коротким. «Совсем скоро, — думал Жозеф, — меня признают виновным в убийстве. Я навсегда останусь в заключении и никогда не увижу Софи, никогда больше не дотронусь до Мари-Лор».

Жозеф услышал, как в дальних коридорах загремели ключи и начали открываться двери. Он изобразил на лице спокойствие, бодрость, оптимизм, что делал всегда при посещении Жанны.

Ключ повернулся в двери его камеры, и она открылась. Жозеф поднялся, когда вошла Жанна, как всегда, в сопровождении лакея с бесчисленными корзинами и коробками. Что же она придумала принести ему в этот раз? В его камере уже становилось тесновато, но у него не хватало духу сказать, что ничего это не меняет.

Они обменялись нежными поцелуями. Ее лицо горело, на верхней губе блестели капельки пота. Обычно в это время года она готовилась к поездке на свою ферму в Нормандию. Он убедит ее уехать, как только закончится суд. Она уже сделала для него вполне достаточно; пора ей и Ариане вернуться к их личной жизни.

Лакей сложил свою бесполезную поклажу на стол и, отойдя назад, остановился дальше от тюремщика, чем обычно. «Сегодня он какой-то неловкий», — рассеянно подумал Жозеф.

Жанна достала из ридикюля веер.

Жозеф прокашлялся, готовясь к трудному разговору.

— Вчера я говорил с дю Плесси.

Но стойте. Неуклюжий лакей, теперь Жозеф посмотрел на него внимательнее, казалось, за эту неделю укоротился на несколько футов.

Глупости! Это совсем другой парень. Нет, на этот раз она привезла с собой мальчика, скорее пажа, а не лакея, и к тому же очень хорошенького, стоило только посмотреть на его стройные лодыжки в белых чулках.

Черт, он пробыл здесь слишком долго, если стал глазеть на лодыжки мальчиков-пажей.

Жозеф снова кашлянул и повернулся к Жанне:

— Так вот что сказал дю Плесси…

В горле у него пересохло. Он раньше даже не замечал, как тут жарко. Виконт налил в стакан воды из кувшина и поймал себя на том, что снова смотрит на лодыжки мальчика.

А затем выше. На бедра.

Красивые желтые обтягивающие штаны и тонкая талия.

Мальчик чуть заметно расставил ноги. Он заметил, что у юноши какая-то странная верхняя половина тела. Слишком объемистая, раздутая на груди, как будто он пытался спрятать или тайком пронести за пазухой…

Медленно обмахиваясь веером, Жанна заговорила тихим и спокойным голосом. Что-то о том, как она в прошлую пятницу пила чай с дальней родственницей.

— Удивительно образованная женщина, читает классиков. Признаюсь, я этого от нее не ожидала, зная, что она воспитывает целую орду детей. Это показывает, что никогда не следует полагаться на свои предположения…

Мари-Лор стояла, глядя в пол у себя под ногами. Он был каменный, целиком покрытый восточными коврами, которые, должно быть, прислала Жозефу маркиза. Может быть, ему следует свернуть некоторые из них, чтобы в камере стало прохладнее.

Она подняла глаза и посмотрела на стол, на котором лежали его руки.

Все ее существо напряглось, затрепетало, кожа горела, как будто эти искусные руки волшебника прикасались к ней. Но к ней прикасался лишь его взгляд. Она не решалась взглянуть ему в лицо, но нельзя было ошибиться в значении его вопросительного взгляда, случайно брошенного на ее ноги. Почти невольно она чуть пошире (совсем чуть-чуть) расста-вила их. И почувствовала, как он откликнулся на это движение — блеснувший взгляд, забившееся сильнее сердце, — он с любопытством и восхищением остановил взгляд на ее ногах, перевел его на живот, талию. Глядя на ее неуклюже спеленатую грудь, он немного растерялся.

«Думай, Жозеф. Вспомни, что я тебе писала. И как ты ответил: „Я держал его в руке всю ночь. Целовал его, ласкал языком…“

Я сейчас словно вижу твой язык. И сейчас я закричу от неудовлетворенного желания: быть так близко и быть спрятанной от тебя».

В глубине души Мари-Лор вздохнула и подняла голову.

«Помоги мне, Жозеф. Посмотри на меня. Пожалуйста. Я хочу чувствовать твой взгляд на моей шее, моем горле».

Маркиза начала рассказывать длинную историю. Жозеф не мог уловить ее смысла, но она имела отношение к Персидским войнам. Тюремщик поднял голову: узникам и их посетителям не полагалось говорить о политике.