— Что ну?

— И все?

— А что еще-то?

— Только душу растравил! — сказал Торосюк и выругался.

Сереженька обиделся:

— Спасибо скажи, что и это принес!

— Спасибо! — язвительно ответил Торосюк. — Помазали душу, а теперь мучайся!

Сереженьке нечем было крыть. Душа, действительно, мучалась и требовала добавки.

— Слушай! — сказал Торосюк. — А почему бы тебе еще у бабки сотню не попросить?

— Не даст. Скупая, как собака. Это уж она так… В честь праздничка.

— А мы попробуем! Как это — не дать родному внуку? Это же просто гадство!

— Свинство, действительно, — согласился Сереженька.

И, подначивая и возбуждая Сереженьку, Торосюк сопроводил его к бабке Наде.

Та, само собой, и слышать не хотела, чтобы дать не только сотню, но вообще хоть сколько-нибудь. Пригрозила милицией.

— Что с ней, старой дурой, разговаривать? — сказал Торосюк, зажимая старухе рот и валя ее на пол, а сам кивая и указывая другу головой: дескать, ищи!

— Ты на нее не обзывайся, она все-таки мне бабка! — обиделся Сереженька. — Я за такие слова могу и в морду дать! — предупредил он, выдвигая ящики серванта, залезая под шкаф, отламывая плинтуса и распарывая старухину допотопную перину.

В перине деньги и были найдены.

— Есть! — схватил их Сереженька.

Торосюк отпустил бабку, но поздно: она уже была мертва.

— Ни фига себе, — сказал Сереженька.

— Сам виноват! — оправдался Торосюк. — Искать надо было быстрее!

— Ты ее удушил, дурак!

— Не душил я ее, только рот закрыл, чтобы не орала. Она носом могла дышать, чего же не дышала-то?

— А того! У нее всю жизнь гайморит непроходимый, носом не дышит совсем!

— Так лечиться надо было! Она не лечилась, а я виноват!

В голосе Торосюка была полная убежденность в своей правоте. Он и в самом деле считал, что виноваты Сереженька, слишком долго искавший деньги, и бабка, не лечившая нос. А он, Торосюк, всего лишь орудие судьбы и тут не при чем.

Меж тем Люся, услышав непонятный шум, вышла из ванной, где принимала душ, и решила посмотреть, что там такое. Открыла дверь в бабкину комнату, увидела, ужаснулась. И даже не закричала: такой был у нее шок.

Торосюк, первым опомнившийся, бросился к ней и закрыл ей рот уже привыкшей к этому делу рукой.

Страшно писать, что случилось после этого.

Торосюк изнасиловал Люсю.

Он предложил и Сереженьке, но тот не мог этого сделать ни силой, ни по доброму согласию: его мужские способности прекратились года три назад по неизвестной причине (его это, впрочем, как он выражался, не парило).

Само собой, Торосюк в случившемся обвинил Люсю: а зачем входить, когда тебя не просят, да еще в полуголом фактически виде, потому что у Люси, действительно, слегка распахнулась пола халата, обнажив левую ногу чуть выше колена.

Но суд, состоявшийся через полгода, этого не учел, дав Торосюку четырнадцать, а Сереженьке двенадцать лет лишения свободы.

Вот так.

Представьте: вы же возвращаете кому-нибудь тысячу рублей, данных по ошибке, и вас же фактически именно за это и в тот же день насилуют!

Однако подождем с выводами, еще не закончена история с девушкой, попавшей в аварию. Ее звали Лена.

Опять же, кто склонен к фантазиям и псевдохудожественным выдумкам, тот в угоду стройности рассказа присобачил бы я знаю какой финал: Лена попала бы в больницу, там бы ей плохо зашили бровь, она после этого решила сделать пластическую операцию и ликвидировать не только некрасивый шрам, но и другие недостатки лица, а заодно и фигуры (к пластическим хирургам только попади: придешь для поправки носа, а тебя уговорят в результате и пол сменить или хотя бы сделать липоксацию мозга). После операции у Лены произошел гормональный сбой, все расползлось и расшаталось, пришлось сделать вторую операцию, третью… Ее разлюбил и бросил жених. Она отравилась.

Но нет.

Как раз наоборот: она хоть попала в больницу, но хирург, зашивавший ей бровь, почувствовал к ней интерес не только, говоря примитивно, половой, но и человеческий. Они стали встречаться, через полгода поженились, а через пять лет у них было уже двое детей.

Но пусть это не усыпит вашу бдительность, господа дилеры и маркетологи, это исключение, подтверждающее правило.

А правило таково: сделал одно доброе дело в день — успокойся, охолони, остынь. «Спешите делать добро!» призвал когда-то замечательный драматург Рощин — неосторожно призвал. В спешке таких можно наломать дров, что потом не расхлебаешь. Простейший вам пример, классический (некий даже эталон доброго поступка еще с тимуровских — писателя Гайдара — времен): перевели вы старушку через дорогу. Ну, и идите себе дальше, гордясь, и не делайте из старушек культа. Если же вы, чересчур очарованные собственным поступком, броситесь переводить всех старушек, скопившихся на перекрестке, то поневоле начнете спешить, станете невнимательными и в результате наверняка попадете под чьи-то шальные колеса, да еще и вместе со старушкой.

Все рассказы про Емельянова, как вы знаете, господа дилеры и маркетологи, имеют мораль.

Не без морали и этот, хотя она ужасна.

Мораль: не делайте слишком много добрых дел в обществе, которое к этому не готово.

Вторая мораль. Вернее, не мораль, а вывод: все мы повинны в чьей-то смерти.

Покедов погиб из-за безобиднейшего Емельянова.

Хотя, пожалуй, все-таки из-за еще более безобидной девушки Люси.

И бабка Надя из-за нее погибла.

И сама она из-за себя могла погибнуть.

И этот вывод, дорогие дилеры и маркетологи и прочие соучастники всех убийств, которые совершаются на земле, как только что было доказано, подтверждает вышеприведенную мораль: сумма плюсов превращается в минус, торопливое насаждение добра становится злом, что мы, дети и внуки советской власти, чувствуем на своей шкуре до сих пор.

Хотя наверняка там, где советской власти не было, та же история. Захочет, например, та же Америка сделать добро, умиленная своей праведностью, да причем не одно, а несколько добр, извините за окказионализм, пошлет с гуманитарной помощью свои авианосцы…

Но тут я впадаю уже в зону нехудожественного пространства, об этом пусть другие пишут.

С Новым годом!

А теперь, господа спонсоры и инвесторы, пора рассказать, почему от Емельянова Ивана Емельяновича, хорошего человека и потомственного интеллигента, ушла жена.

Не исключено, правда, что она к нему еще вернется, но это зависит от многих факторов, не зависящих при этом оттого, от чего они зависят у других людей в аналогичных обстоятельствах.