Он сложил из письма кораблик и поставил его рядом с остальными, которые уже сложил из других писем.

Потом взял из стопки следующее.

Это письмо он сложил особенно тщательно.

Это было последнее из семидесяти трех любовных писем, адресованных Лорин.

Теперь рядом с ним лежали семьдесят три белых кораблика и семьдесят три цветка, и первый из них, засохшую розу, которая грозила вот-вот рассыпаться в прах, как старый пергамент, он бросил в Авен.

Когда он спустил на воду первое письмо из тех, что написал Лорин, по голове его ударил метко пущенный кед.

— Это воровство! — крикнула Лорин. Она стояла всего в нескольких метрах от мола, а рядом с ней утвердился Падриг. Жанреми охватила дикая ревность.

— Эти письма адресованы мне, ведь так? Падриг мне их показал. А ты мне их так и не отослал!

Лорин сорвала с ноги второй белый кед и тоже запустила им в Жанреми. Тот пригнулся, и кед попал в Макса, ударив по кончику хвоста. Кот, шипя, подскочил и немного отбежал прочь, с оскорбленным видом уселся в сторонке и принялся вылизываться.

— Но они принадлежат мне! Письма принадлежат адресату!

— Только когда они отправлены! — крикнул в ответ Жанреми. — И я их как раз отправляю.

— Ах, ты… Идиот! — Лорин в ярости притопнула.

А зачем они вообще перекрикивались и зачем Лорин сняла кеды? Теперь она еще стащила через голову футболку!

У Жанреми захватило дух. Она была бесконечно прекрасна. С такой кожей. С такой тонкой талией. С таким нежным животиком. С такими бедрами, которые вот-вот выскользнут из джинсов.

— Что ты делаешь?

— Достаю свое письмо. Ни одно твое слово не должно пропасть!

Лорин сбросила лифчик, а под конец еще белые трусики. Волосы у нее на лобке отливали золотом, а ноги были как у танцовщицы. «Она самая прекрасная девушка на свете, — думал Жанреми, — самая смелая, самая благородная, лучше ее никого нет».

А Лорин ступила на набережную, чтобы спасти первое из любовных писем.

Она забыла, что хотела сделать по направлению к Жанреми шаг, всего один шаг, — нет, она готова была сделать целый прыжок.

Жанреми поднялся и бросился к ней.

— Нет! — крикнул он. — Я помню его наизусть.

Кораблик уже доплыл до середины реки, он все быстрее кружился на месте, а потом его подхватило течение.

В глазах у Лорин стояли слезы.

— Но это же было первое, Жанреми. Первое — самое важное.

«Я напишу тебе столько, сколько хочешь, — думал он. — Сотни, тысячи, год за годом, у тебя будет целая библиотека из одних моих писем, а соль я из кухни выкину, потому что буду влюблен в тебя, даже когда мы поженимся, когда у нас родятся дети, а потом и внуки».

Но ничего этого он не произнес вслух. Ей нужно это письмо? Хорошо, она его получит. Жанреми снял ботинки и рубашку и прыгнул в воду. Пока он мерными гребками плыл на середину реки, пока на него нападали течения и водовороты, норовя увлечь в глубину, ему вспоминалось каждое предложение, которое содержалось в первом любовном письме Лорин.

Жанреми плыл, время от времени поднимая голову, чтобы не потерять из виду кораблик. Руки у него горели, вода делалась все холоднее и холоднее, пальцы на ногах почти онемели, но он все плыл и плыл, не щадя усилий, даже если придется последовать за корабликом в море и утонуть!

По-видимому, речных фей развеселил этот пловец, который гнался за собственными словами. Они закружили бумажный кораблик на волнах, словно в вальсе, поднимали вокруг него маленькие волны, так что Жанреми каждый раз принимался кашлять, и перебрасывались корабликом, точно мячом.

Потом они направили кораблик в приток Авена, и Жанреми, почувствовавший, как иссякающие силы умоляют его прекратить борьбу, просто лечь на спину и отдаться на волю волн, со слезами ярости и отчаяния все-таки погнался за ним.

Нимуэ, владычица моря, смилостивилась над ним и, покачивая кораблик на волнах, пустила его к Жанреми.

Он его поймал!

Жанреми повернулся к Лорин, которая все еще стояла на набережной. Он далеко отплыл от берега. Сейчас ему предстояло плыть против течения. Когда его дыхание успокоилось, Жанреми взял кораблик в зубы и, шлепая по воде, по-собачьи поплыл назад.

Когда он взобрался по ступеням на портовый мол Кердрюка, Лорин вынула письмо у него изо рта и, как была, обнаженная, наклонилась к задыхающемуся Жанреми.

Она взяла его голову обеими руками, откинула с его лба мокрые черные волосы и стала растирать, стремясь побыстрее согреть.

— Жанреми, — прошептала Лорин.

А потом она его поцеловала, ее губы нежно прикоснулись к его губам.

Он чуть было не упал спиной в воду, так поразил его поцелуй возлюбленной, ее близость, ее кожа, ее аромат, ее лицо, ее улыбка.

Она отошла на шаг и осторожно развернула бумажный кораблик.

«Лорин, ты для меня все. Мое утро. Мой смех. Мой страх и мое мужество. Ты мои сны и мой день. Ты моя ночь и мое дыхание. Ты величайший урок в моей жизни. Я умоляю, позволь любить тебя. Умоляю, даруй мне милость, позволь прожить жизнь рядом с тобой».

Она читала долго, с наслаждением, мысленно пробуя на вкус каждую фразу.

Когда она подняла глаза, лицо ее приняло торжественное выражение.

— Да, — сказала Лорин.

«Да» — самое прекрасное слово на свете.

— Любить? Что ты хочешь этим сказать?

— Художник должен любить, если хочет стать истинным творцом.

— Чушь! Он должен быть свободным, иначе он никакой не художник. Свободным от любви, от ненависти, от любых определенных эмоций…