— Так я и сделаю.

— Тогда всего вам доброго. И я бы еще добавила «доброй охоты».

Произнеся эти прощальные слова, она прошагала мимо него шуршащим вихрем накрахмаленной ткани и кружев, махнув Роберту, чтобы следовал за ней.

Когда Мэтью направился к двери, которую Гретль распахнула перед ним пошире, Поллард сказал:

— Погодите секунду на улице, я вас подвезу. Я возвращаюсь в контору.

— Спасибо, не нужно, — решил Мэтью. — Я лучше пройдусь.

Он вышел, и дверь за его спиной решительно захлопнулась. Ему это было все равно. Он зашагал по солнечной Голден-хилл-стрит мимо ожидающей кареты в сторону Бродвея, на запад.

Пришла мысль, что с агентством «Герральд» еще неизвестно как выйдет, но сейчас его впервые наняли как частного сыщика решать проблему.

К десяти часам утра в субботу Мэтью вспомнил, что уже раз сто делал выпад и протыкал рапирой тюк сена. Сейчас, когда время подходило к двенадцати, он под руководством Хадсона Грейтхауза медленно отрабатывал фехтовальные движения. Со стропил на это глядели голуби, жаркий пот заливал Мэтью лицо и спину под промокшей рубашкой.

Грейтхаузу же такие мелкие неприятности, как размаривающий зной и физический дискомфорт, были абсолютно безразличны. Мэтью сипел и пошатывался, а Грейтхауз дышал легко и ровно, ловко двигался — обычный фехтовальный шаг, скрестный шаг, диагональный шаг, — а когда Мэтью на секунду ослабил хватку, клинок тут же выбили у него из руки резким движением, от которого загудели пальцы, а лицо передернулось гневом.

— Я тебе сколько раз должен повторять, что большой палец нужно держать в замке? А злость тебе не поможет победить в бою. — Грейтхауз остановился вытереть лицо полотенцем. — Как раз наоборот. Что будет, если ты станешь со злостью играть в шахматы? Ты перестаешь думать и начинаешь реагировать, и получается, что идешь на поводу у противника. Здесь главное — сохранять спокойствие ума, собственный ритм и возможность выбора. Если ритм тебе навяжет противник — ты уже убит. — Он воткнул рапиру в землю, положил руку на головку эфеса. — Хоть что-то до тебя дошло?

Мэтью пожал плечами. Вся правая рука и плечо превратились в дергающий ком боли, но черт его побери, если он позволит себе пожаловаться.

— Уж если хочешь чего сказать, — проворчал Грейтхауз, — так говори!

— Ладно. — Мэтью тоже воткнул рапиру в землю. Он чувствовал, что лицо у него будто раздулось вдвое и приобрело цвет спелого помидора. — Я не знаю, зачем мне это все. Фехтовальщиком я никогда не буду. Можно днями целый год вдалбливать мне работу ног, повороты и прочие премудрости, но смысла я в этом не вижу.

— Смысла ты не видишь, — кивнул Грейтхауз спокойно и бесстрастно. Он не переспрашивал, а утверждал.

— Не вижу, сэр.

— Что ж, попробую объяснить так, чтобы ты понял. Прежде всего этих тренировок требует миссис Герральд. У нее откуда-то странная мысль, что в твоей будущей профессии могут встретиться опасности, и она хочет, чтобы ты пережил свою первую стычку с пузатым бандитом, орудующим шпагой, как вилами. Во-вторых, этого требую от тебя я — и для выработки уверенности в себе, и для возрождения физической силы, которую ты среди своих книжек уложил спать вечным сном. В-третьих… — Он помолчал, нахмурив брови. — Знаешь, — сказал он после недолгой паузы, — может, ты и прав, Мэтью. Все эти проверенные временем и рациональные основы фехтования могут быть для тебя не такими уж основными. Какое тебе дело до скрещивания клинков или имброкатты, или зачем тебе знать названия защит? В конце концов, ты же парень с отличной головой. — Грейтхауз вытащил рапиру, отряхнул землю с блестящей стали. — Наверное, научиться работать рапирой ты мог бы только тем способом, которым научился играть в шахматы. Верно?

— Что же это за способ?

— Метод проб и ошибок.

Язык молнии метнулся так быстро, что Мэтью едва успел втянуть воздух, не то что отпрыгнуть назад. В решающую долю секунды он понял, что на этот раз рапира Грейтхауза не уйдет назад, обозначив укол: дрожащий кончик клинка целился точно в среднюю пуговицу его рубашки. В ту же секунду ноющее плечо взметнуло руку — и две рапиры схлестнулись со звоном. Вибрация отдалась в руке у Мэтью, в позвоночнике, в ребрах, но атакующая рапира была отбита. Грейтхауз снова нападал, теснил Мэтью, склоняясь к клинку, который готов был ударить Мэтью в левый бок. Мэтью видел, как идет к нему клинок, будто время замедлилось. Выдающееся умение концентрироваться помогло ему отключиться от всего в мире, кроме рапиры, готовой проткнуть обиталище его души. Он шагнул назад, держась в стойке наиболее подходящей для использования скорости, и отбил удар, но едва не опоздал, и клинок царапнул бок и прорезал ткань панталон.

— Черт побери! — заорал Мэтью, пятясь к стене. — Вы с ума сошли?

— Еще как! — взревел Грейтхауз, сверкая дикими глазами и крепко сжав губы. — Сейчас посмотрим, на что ты способен, юный шахматист!

С целеустремленностью, напугавшей Мэтью так, что он тут же забыл о боли и усталости, Грейтхауз попер в атаку.

Первое движение было финтом влево, на который Мэтью поддался и попытался парировать. Клинок Грейтхауза мелькнул у плеча Мэтью в движении кисти, от которого воздух рассекло с шипением колбасы на горячей сковороде. Мэтью качнулся назад, чуть не упал, споткнувшись о тюк, который так сегодня тщательно убивал. Грейтхауз снова наступал, злобный конец рапиры устремился в лицо, и Мэтью мог только отбить лезвие в сторону и еще попятиться на несколько шагов — Грейтхауз теснил, не давая передышки.

Скалясь как дьявол, он рубанул Мэтью по ногам, но Мэтью увидел движение, зафиксировал большой палец и отбил клинок со звуком, больше похожим на пистолетный выстрел, чем на удар стали о сталь. На миг корпус Грейтхауза остался открытым, и Мэтью подумал снова вытянуть клинок в линию, сделать выпад и оставить этому хулигану шрам, но не успела мысль перейти в действие, как его рапиру отбили в сторону, и он отдернул голову от блеснувшего у самого носа острия. Без носа в Нью-Йорк как-то нехорошо возвращаться, подумал Мэтью и отступил снова. У него на лице выступил пот, и не только от жары и движений.

А Грейтхауз продолжал наступать, делая финты влево и вправо, хотя Мэтью уже начал по каким-то признакам его движений — вынос плеча вперед и положение опорного колена — отличать истинный удар отложного. Вдруг Грейтхауз ушел вниз и выгнул рапиру вверх так, что она должна была войти противнику под нижнюю челюсть и выйти сзади из шеи, но Мэтью, к счастью, уже там не было — он успел увеличить дистанцию.

— Ха! — вдруг выкрикнул Грейтхауз, с сумасшедшей радостью ткнул рапирой Мэтью в ребра с правой стороны — он едва успел отскочить. Но удар был слабый, и оружие Грейтхауза описало круг и вернулось слева. На этот раз Мэтью остался на месте, сжал зубы и парировал удар рапирой, как этот человек его учил: сильное против слабого.

Но ничего даже похожего на слабость в Хадсоне Грейтхаузе не было. Он отступил всего на шаг и снова рванулся в атаку с невероятной силой — лев в родной стихии смертельной схватки. Отбивая удар — на сей раз всего на волосок от себя, — Мэтью ощутил силу, чуть не выбившую не только оружие из руки, но и плечевую кость из сустава. Следующий удар пришелся в лицо, и Мэтью едва успел заметить его приближение — как серебристый блеск рыбы в темной воде, — отдернул голову, но что-то куснуло в левое ухо еще до того, как он успел взять защиту.