сторон конфликта, тогда как на пистолетах вызвавший обязан стрелять на поражение согласно кодексу. То есть вызовом своим я показал готовность отправить в свет иной надворного советника. А он пожалел, выходит.

Шесть дней провалялся. Сотрясение серьёзное. Потом ещё несколько дней штормило.

— Руки чешутся, — объявил казак ценную информацию. Я закусил губу. Казак понравился мне сразу. Здоровяк каких мало, богатырь былинный. На голову выше меня, это когда на земле. Ручищи — во! В баскетбол играть. Такой и впрямь кулаком быка упрямого приласкает — тот ляжет. Сабля у него длинная, заметно больше, чем у прочих. Якобы, прадедова. И сам он атаман. Имя у него красивое, подходящее. Кондратий. Народец здесь, говоря откровенно, мелкий. Малорослики в основном. Но как встретятся порой детинушки — рот разинешь.

Двигались мы быстро, но казаки каким-то им одним известным образом, умеют даже быстрое передвижение вести так, словно никто никуда не торопится. Пехота шлепала далеко позади, не так споро, на дневной переход позади. Трясся бы сейчас с ними.

Жара стояла страшная и постоянно хотелось пить. Признаюсь, когда шли через горы, думал — подохну. Саманлы невысоки на вид, но мне любой подъем давался нелегко даже в седле. Тогда Кондрат и обеспокоился, как же — вдруг его благородие ноги протянет. Человек он оказался ответственный. Уяснив, что «благородие» страдает головной хворью, казак ухмыльнулся и протянул мне флягу с водкой. Вообще в походе казакам пить нельзя, обычай не велит, потому всем было, конечно, запрещено строжайше. За всяким начальник следит, чтобы не вздумали! Кондрат и сам глядел зорко, но вот за ним следить было некому, поскольку как раз он и являлся командиром сорок первого донского полка. Полковник!

Водка вышла назад не успев устроиться, так что казак даже нахмурился за перевод продукта. Но сердце его оказалось отходчиво, да и не по рангу ему на меня голос поднимать. Есть плюсы и в титулах.

Так и пошло, что ехали мы рядом в основном, проникаясь путем бесед взаимным расположением. Спустились к озеру Изник, там вдоволь напоили лошадей. Красивы кони детей Дона, нечего прибавить. Сытые, чистые, гладкие, гривы как шампунем мытые. А хвосты! Разве истиный всадник позволит своему верному коню хвост кромсать? Никогда. Видишь хвост не в прусскую косичку, разом понимаешь чей он.

Казаки наблюдали за мной, а мне было интересно наблюдать за ними. Никто из них, да что там, никто из их предков никогда не оказывался так глубоко в землях османских султанов. Отсюда любопытство смешанное с настороженностью. Прислушаться, так можно подумать, что их меньше всего интересует поход, а вот как турки «в глубине» живут — то очень интересно.

— Когда руки чешутся — быть драке, — решил уточнить казак. — У меня с детства так.

— Думаешь, близко?

— Да кто их, мать турецкую, знает? Но руки чешутся.

Шли мы трое полных суток, по моим расчётам (на основе географии) цель действительно не могла уже быть далеко. Так тому и быть.

Пока я отслеживался и обретал вновь способность ходить не держась рукой стен, произошли определённые события, позволившие мне попасть, что называется, с корабля на бал.

Веское свое слово произнесла Дипломатия, как выразился навещавший меня Александр Сергеевич, когда счёл, что я способен воспринимать информацию. Ему удавалось выглядеть слегка растерянным и собранным одновременно. Устроив голову поудобнее на подушках, я внимал вестям как полководец получивший ранение и узнающий чем закончилась битва. Сравнение, быть может, кривовато и чрезмерно тешит самомнение, но, в конце-концов, разве докладчик не генерал?

Во-первых, в Европе действительно война и это не шутки. Пруссаки с австрияками взялись за грудки и стараются выбить друг другу дух. Что именно не поделили наши вернейшие друзья и союзники, несокрушимые оплоты Священного Союза, какие именно «таможни» смогли вызвать подобное — Пушкин так и не понял. Я, конечно, сообразил в чем дело путем наводящих вопросов, но читать лекцию не стал. Не имел на то ни сил, ни желания.

— Франция грозит выйти за Австрию. Мне сообщили лично от…а, не суть. Король Прусский не выстоит в одиночку, видимо, мы вступился за них, — размышлял поэт с присущей ему логикой. Выглядела она так: Россия друг и тем и другим, значит не вмешается так просто. Но если влезет Франция, то Россия сразу примет сторону более слабой стороны. Не могу не признать — разумно. Нередко так и происходило в истории. Пойдёт француз за Австрию — будем с Пруссией, объединится с Берлином — поддержим Вену. Пока яно одно: немцы народ серьёзный, и, поскольку немцы и те и другие, то к делу подошли со всей ответственностью.

Войска наши расположены столь удобно, что могут нанести удар и по тем и по другим хоть их Польши, хоть с Молдавии, но, вероятно, не нанесут первыми. Государь станет ждать действий Парижа, прикидывать одно к другому, словом — сыграет вторым номером. Такое было моё мнение.

— Я мыслю сходно, — согласился Пушкин, — и для нас это значит то, что ты предсказывал. Никакой помощи от главной армии мы не получим.

Во-вторых, у нас война с Англией. Свершилось! Я даже привстал на локтях и потребовал вина, дабы обмыть такую радость. Вино мне дали, но потому лишь, что в этом благословенном времени оно считается одним из видов лекарства. Официальная причина войны — притеснение английских купцов и нарушение никому не ведомых «правил свободы торговли». Чудесно сказано. Если мне не изменяет память, Турция исправно поставляла островитянам опиум. Будет за нас счастье военное — непременно припомню сей факт. Были у меня мысли на этот счёт.

В-третьих, Пушкин теперь самый главный. Он и вчера был не последним человеком, но сегодня стал совсем взрослым. Большим, то есть. Бутенёв не вернётся в Константинополь в ближайшее время. Александр Сергеевич теперь официально чрезвычайный и полномочный посол. Самое вкусное заключается в том, что нашему поэту прямо подчинённы не только гражданские, говоря привычным мне языком, но и военные. Здесь юридическая заковыка, правда, но местных ничего не смущает. Если, например, корабли Черноморского флота стоят перед нами в проливе, то полномочный посол имеет право отдавать им (командованию) приказы. Сама зона действия, даже территориально, не означена твёрдо. Может ли Пушкин отправить отсюда хоть линейный корабль на Мадагаскар? Насколько