я понял — да. А в Севастополь? И туда может, подтвердил Александр не слишком уверенно. Что же Лазарев? Тот тоже может…наверное. По одобрению императора. Не стал мучить сильно его уточнениями, понял, что начальников у нас довольно, чьи полномочия немножко пересекаются. Эка невидаль.

Дальше — больше. Наше Всё теперь не только адмирал, но и полководец, поскольку десант подчинён кому? Представителю государя, Александру Сергеевичу. Человеку совершенно не военному. Послу без посольства. Здесь, впрочем, придираюсь. Посольство — это мы, а не здания.

Стало немного смешно и я развеселился. Умеет Пушкин поднять настроение! А как было не улыбаться, стоит представить ситуацию в которой очутилось солнце русской поэзии. Флот, не весь, но тот что перед глазами — точно (и всё прибывающий, одних линейных кораблей скопилось аж восемь), включая вице-адмирала лично. Десант с генералом, и немалый — тринадцать тысяч штыков и сабель. Турки, коварные и подхалимствующие. Ну и я в резерве, вот только с кровати встану.

О десанте следовало знать подробнее, здесь Пушкин просто перечислил состав, после чего взглянул так вопросительно, интересуясь будто довольно ли.

Пришла вторая бригада 26-й пехотной дивизии (Люблинский и Замосцкий пехотные полки) с ротой артиллерии, затем третья бригада той же дивизии (51-й и 52-й егерские полки), с двумя ротами артиллерии, с ними 41-й донской казачий полк и 6-й саперный батальон. Как оказалось, ничего нового никто не изобрёл, все эти части годом ранее как раз и были участниками того десанта, что привёл к заключению мира султана и мятежного паши. Логично. К ним добавили вторую бригаду 20-й пехотной дивизии, неполного, впрочем, состава, при 8 орудиях. Всего собралось двенадцать тысяч пехоты с сорока пушками и тысяча казаков.

— Зря вы от копья тогда отказались, — попенял я новоявленному Ганнибалу, — от судьбы не уйти. Пушкин закрыл лицо руками и какое-то время сидел молча. Ситуация, конечно, так себе. Везде он главный, но везде есть свои нюансы. Во флоте — вице-адмирал Лазарев, и званием и возрастом и опытом стоявший выше Александра. В войско — генерал-лейтенант Муравьев, в том же положении. И у того и у другого везде свои люди, друзья, сослуживцы. О «комендантстве» над Константинополем можно даже не вспоминать, там молодой султан, его мамаша и неповторимый Рауф-паша. Кроме того, есть свой государь, не терпящий отклонений от своей переменчивой воли. Так что, с одной стороны, Пушкин большой начальник. Пушак-паша по-турецки. По факту — вроде свадебного генерала, во всяком случае присутствует немалая опасность таковым стать. Ситуация.

Затем Александр мягко перешёл к вопросу нашей дуэли. Не вовремя мы свару затеяли, не вовремя. Но хорошо, что все живы остались. Дело, однако, никуда не годное. Придётся восстанавливать поблекшее (это в чьих глазах, интересно?) реноме.

Я брякнул, что всегда готов. Итог — пришлось страдать посреди Турции на жаре, в седле и с перманентной головной болью.

Насколько понял, сложился триумвират из все тех же Лазарева, Муравьева и самого Александра Сергеевича. Триумвират решил действовать на опережение. Иными словами — военные продавили свою жажду действий, всегда сулящую водопад награждений.

Флот отошёл к Дарданелам и встал там с целью не допустить британцев. Или французов, с которыми пока ещё мир. Или и тех и других и третьих. Не забывать ведь о египтянах. Экипажи сформировали два батальона морской пехоты по пятьсот человек, туда же высадили бригаду двадцатой дивизии, то есть решили поддержать сушей море. Безобразов ушёл с моряками.

— Я отправил Петра Романовича как человека опытного, бывалого и любящего всяческие приключения, — объяснил Пушкин. — Вопрос теперь в твоём самочувствии, Стёпа.

Сообразить было нетрудно. Александру нужно по человеку с должным статусом «от посла» во всех начинающихся операциях.

— Понял, ваше превосходительство. Самочувствие отличное, готов в огонь и воду, — отрапортовал я не поднимая головы с подушки.

— Замечательно. Тогда тебе предстоит небольшая прогулка, друг мой.

«Друг мой»! Спасибо, что не «голубчик».

Сухопутная операция, подобно морской, не отличалась оригинальностью. Господа военные попросту подняли свои собственные планы и расчёты прошлого года, когда собирались останавливать Ибрагима-пашу.

— Здесь сотни полторы или две вёрст, — пояснил господин посол, — наибольшее…триста или четыреста.

— Рукой подать, Александр Сергеевич.

План заключался в стремительном марше через Анатолию по направлению Конии, где сын Мохаммеда Али разбил в том году войска османов. Мятежный Хозрев должен был отступить «куда-то туда». Зачем? Ясное дело — собираться с силами. Бить надо сразу.

— Правильно решили, — одобрил я план. — Резать к чёртовой матери. Не дожидаясь перитонитов.

Пушкин мне ласково заулыбался.

Так вот и вышло, что мы как могли быстро продвигались вглубь Турции. Командовал, естественно, Муравьев, Николай Николаевич, человек строгий и не жаловавший беспорядка. Моё сиятельство, то есть статский человек в кругу военных — непорядок очевидный, оттого он с плохо скрытым облегчением удовлетворил мою просьбу позволить следовать с казачьим полком.

— Ради Бога, ваше сиятельство, — перекрестил меня мелко этот холодный с виду человек, — но вы напрасно рискуете. Вам бы ещё полежать…

Лежать я отказался. Хватит. Да и подводить Пушкина не хотелось. Опять же — приключение. С казаками в тылу врага! Романтика. Статус мой получался, как говорили, «плавающим». Эпоха позволяла обходить формальности. Барин? Барин. Ну и всё. Как Пьер Безухов притащился во фраке на поле Бородинской баталии. Подивились и только. Никаких ему «стой, стоять, документики. Какой такой Пьер? Хранцуз штоле? А ты, морда шпионская, вяжи его ребята! И ногами его, ногами!!». А я, тем более, не с боку-припёку, всего лишь не армейский.

— Турки!

«Наконец-то», — подумал я.

— Ну, вашбродь, таперича держись! — обрадовался казак.

Мы находились где-то в середине Анатолии, или рядом. Ориентироваться не было сложно: местные крестьяне (как их там — феллахи?) даже подумать не могли, что наш отряд — враги. Потому бегали в своих двориках перед хижинами, видимо прятали добро, но не скрывались сами. Оттого мы знали точно где находимся, я мысленно запоминал названия населенных пунктов которые мы обходили. Впереди лежал город Кютахья, уже ясно видимый. Там к атаману (донцы предпочитали это звание любому «полковнику») подскакали лазутчики, сиречь доблестные разведчики, сообщив, что впереди враг.

— Держись меня, вашбродь, не пропадай! Постой покамест здеся, — казак подбоченился. — Знамя, знамя давай сюды, охламоны!