― Да ладно, Димка, ну что ты... ― заканючила я. ― Тебе, что, трудно ответить?

― Ответить не трудно! Если знаешь, что сказать...

― А то ты не знаешь! ― обиделась я.

― Давай, мы с тобой на эту тему поговорим потом, когда все будет позади, ― примирительно сказал Димка. ― А сейчас слушай меня внимательно. Хозяйке представим тебя, как мою жену. Я ей говорил, что жена из Москвы должна приехать. Значит, ты прибыла сегодня, я встречал тебя на станции, потому мы и возвращаемся так поздно.

― А машина твоя где стоит?

― Машина? Во дворе, под навесом.

― Так твоя хозяйка удивится, что ты меня без машины встречал!

― От, черт, я и не подумал! Хорошо, что подсказала, а то попал бы впросак!

― Скажи, что машина сломалась, потому ты и поехал на автобусе. Завтра для близиру повозишься с ней немного, сделаешь вид, что ремонтируешь. Она ничего не заподозрит!

― Молодец, Натаха! Соображаешь! ― сказал Димка и чмокнул меня в нос.

Мне хотелось, что б его поцелуй не был таким легкомысленным, но и этот был ничего, поэтому я опять перешла к вопросам:

― Ты говорил ей, что может приехать жена?

― Я предвидел такую возможность, ― самодовольно сказал Димка.

― Хорошо, ― пробормотала я.

При слове «жена» сердце в груди екнуло, и на душе стала тепло.

До деревни добирались больше часа. Димка шел впереди и ступал вполне уверенно, похоже, за те несколько дней, что он здесь провел, ему удалось досконально изучить каждую выбоину. Я же брела сзади, держалась за его руку и спотыкалась на каждом шагу. Тропинка казалась бесконечной и только, когда я совсем выбилась из сил и потеряла всякую надежду увидеть человеческое жилье, мы, наконец, вышли к околице деревни. Отсюда начиналась узенькая улочка, вдоль которой мы и пошли. Фонарей здесь отродясь не было, свет в окнах не горел, поэтому идти пришлось в полной темноте. Миновав несколько древних избушек, мы подошли к калитке «нашего» дома. Не выпуская моей руки, Димка взбежал на крыльцо и толкнул тяжелую дверь.

Я сделала шаг вперед и тут же зажмурилась от яркого света, а когда открыла глаза, то увидела, что нахожусь в деревенской избе с низким потолком и маленькими окошками в ряд. Посреди избы, прямо под абажуром, располагался большой стол, накрытый скатертью, а поверх нее еще и клеенкой. Пространство слева занимала русская печь, аккуратно побеленная и с горкой дровишек на полу около поддувала. Рядом с входной дверью примостилась очень древняя на вид лавка с ведрами для воды. Напротив входа, в простенке между двумя дверями, громоздился буфет, по древности не уступающий лавке. А прямо передо мной стояла полная седая женщина с простодушной улыбкой на приятном лице. Хозяйке было за шестьдесят, но кожа на лице была гладкая, упругая, а на щеках играл ровный румянец.

― А кто ж это у нас? ― пропела она. ― Неужто твоя жена, Димочка? Приехала, значит! И впрямь красавица! Не зря ты мне ее нахваливал!

Услышав такое, я в удивлении покосилась на Димку, но он сделал вид, что не видит моего выразительного взгляда и принялся объяснять:

― Вот, встретил, наконец! На автобус мы с Наташей опоздали, пришлось добираться на попутке, потому так поздно.

― А ничего страшного! Сейчас ужин соберу, чайку согрею. Да вы, Наташа, не стесняйтесь, располагайтесь вот тут, возле стола.

Я послушно прошла вперед и примостилась на краешке жесткого стула с высокой спинкой. А хозяйка засновала по избе, захлопала дверцей буфета, загремела кастрюлями, споро накрывая на стол и ни на минуту не замолкая. Она говорила о погоде, о том, что грибы в лесу так и прут, хоть косой коси, расспрашивала о жизни в Москве. При этом не ждала ответов на вопросы, ей, как человеку уставшему от одиночества, достаточно было того, что ее слушают. Скоро весь стол был уставлен едой. Дымилась кастрюля с супом, стояла огромная чугунная сковорода с жареной картошкой и огромными, в ладонь, котлетами. Рядом пристроилась одна тарелка с селедкой, посыпанной зеленым луком, и другая, с малосольными пупырчатыми огурчиками. Между ними стояло блюдо с холодцом, какой я не ела с тех пор, как не стало бабушки. От всего этого изобилия рот наполнился слюной, а в животе громко заурчало, что было не удивительно, если учесть, что последний раз я ела аж утром. Димка сходил в соседнюю комнату и вернулся с бутылкой водки. Мы расселись вокруг стола, Димка разлил водку по допотопным граненым стаканчикам, а хозяйка сказала:

― Ну, со свиданьицем!

Она лихо опрокинула стопку в рот, слегка поморщилась и деликатно закусила огурчиком. Я охотно последовала ее примеру, потому что после того, что случилось в имении, хорошая порция алкоголя мне была просто необходима.

Быстро опорожнив тарелки с горячим наваристым супом, мы тут же выпили по второй, теперь уже за хороших людей. Немного перекусив, мы с Димкой уже не так жадно набрасывались на еду и могли вполне сносно поддерживать беседу.

Сначала разговор коснулся нашей хозяйки, которая всю жизнь учительствовала в местной школе, а теперь была на пенсии. Потом заговорили о местном житье, о посевах, о видах на урожай. Я мало что понимала в этом, потому больше молчала, а вот Димка говорил охотно и, похоже, по делу, потому что хозяйка не выдержала и спросила:

― И откуда ж ты Димочка, все это знаешь? Ведь ты вроде бы городской?

― Ну, какой я городской? ― ухмыльнулся он в ответ. ― Я с Кубани. У меня и дед, и отец с матерью на земле всю жизнь работали.

― Значит ты у нас кубанский казак?

― По материнской линии ― чистокровный казак, а вот по отцовской...

Он на секунду замялся, потом продолжал:

― Прадед у меня отсюда, из средней полосы. Из дворян он был.

Я удивленно вскинула глаза, а хозяйка всплеснула руками:

― Это как же Димочка?

― В восемнадцатом году он оказался на Кубани, воевал в Добровольческой армии. Совсем молоденький тогда был, можно сказать, мальчик. Бои шли тяжелые, красные войска наступали с двух сторон, плотно сжимали кольцо, а в кольце металась Добровольческая армия. Белые отчаянно сопротивлялись, дрались из последних сил и несли страшные потери. В одном из таких боев прадеду не повезло, он получил серьезное ранение. Это случилось возле маленького хутора. После нескольких дней непрерывных боев белые отступили с большими потерями, а его оставили, с таким ранением он бы дороги не пережил. Ему повезло, что хутор, где он застрял, оказался таким маленьким, затерянным в степи, а до ближайшей станицы было несколько десятков верст. В нем насчитывалось всего несколько домов, и все семьи были между собой в родстве. Именно это, да то, что хозяин хаты симпатизировал белым и поддерживал Учредительное собрание, спасло деда, иначе его расстреляли бы сразу, как только пришли красные. Но казак спрятал прадеда, а дочка казака выходила его.