жалобы на каком-то полузабытом эзотерическом языке. Голос был хриплый и вяжущий, словно из граммофона. Маргарита в изнеможении остановилась. — Я туда не пойду, — сказала она. Лицо ее бледным овалом проступало во мраке, а расширенные глаза, как у ведьмы, просвечивали в иные миры. Может быть, она и была ведьмой. Кто знает? Волосы ее также отливали расплывчатой синевой и сплетались с ворсистыми нежными веточками акации. Было непонятно, где кончается одно и начинается другое. Опушь жутких кустов переходила непосредственно в пальцы. Маргарита тряхнула руками, и кусты заскрипели. Мелкие круглые листики появились на тыльной стороне ладони. — Видишь, — сказала она, — он меня не отпустит. Он никого из нас не отпустит. Мы будем мучиться вместе с ним. А когда он умрет, то и мы умрем тоже… — Она коротко судорожно вздохнула. Жаркий порыв ветра прошел по растительности. И луна на секунду исчезла, как будто ее сморгнуло огромное веко… Нет, это все было не так. Не было никакой Маргариты. И не было никакого тела, срастающегося с кустами. Был — Сад. Был — Канал. И были — Дома, окаймленные флуоресценцией. Стекла во многих из них отсутствовали, и квартал походил на ряд костяков. Деревья в саду шевелились, точно одушевленные. Горело несколько фонарей. Было очень странно, что горят фонари. Электричество в городе отключили еще в июле. Тем не менее, эти туманные фонари горели. Листва вокруг них была ярко-синяя. — Осторожно, сейчас будет скользко, — сказал полковник. После некоторого колебания протянул мне руку. Ощущались на пальцах шершавые песчинки земли. Было действительно очень скользко. Вода в Канале опустилась почти до дна, камни, выступавшие из нее, были покрыты тиной, под подошвами она расползалась и чавкала, извивая зеленые пряди, пахло йодом, гниющими водорослями, как стеклянные, оцепенели на поверхности желтые распустившиеся кувшинки, аромат их примешивался к гниению, страшноватые призраки качались меж берегов, а во мраке, который скопился под аркой моста, будто раненый крокодил, ворочалось что-то чудовищное: громко шлепало ластами по воде, колотило хвостом по гранитной циклопической облицовке. Быстрые зеленые искры выскакивали оттуда и, шипя, растекались вдоль русла, отталкивая темноту, и тогда в пене ила проглядывало что-то блестяще-кожистое. Каждый раз я вздрагивал и инстинктивно отшатывался. — Не обращайте внимания, — говорил мне полковник. — Это — Чуня. Он — добрый. Если, конечно, его не трогать. — Куда вы меня ведете? — спросил я. — В Аид, в Царство Мертвых, — полковник обернулся и иронически покивал — совершенно напрасно, потому что в этот момент напряженные ноги его поехали, и он чуть было не ткнулся в тягучую липкую жижу, я едва, через силу, успел поддержать его, впрочем, тоже чуть было не соскочив с осклизлых камней, кеды мои намокли, ближайшая к нам кувшинка вдруг вспыхнула нездоровым электрическим светом, из пылающего нутра ее высунулись два гибких кольчатых усика. — Ничего, ничего, — сказал полковник. — Не пугайтесь. Осталось уже немного. — И продемонстрировал мне крупные белые зубы. Он совсем не походил на «мумию», кожа у него была бело-розовая, как у младенца, форменный костюм тщательно отутюжен и, зажатый в левой руке, болтался неизменный портфель. Я невольно посмотрел туда, где на фоне зияющего провала Вселенной, будто средневековый замок, сожженный дотла, поднимало зубцы полуразрушенное бетонное здание. Длинный башенный кран протянул над ним решетчатую стрелу, и, по-моему, что-то раскачивалось на серебряном тросе. Правда, в последнем я вовсе не был уверен. Полковник перехватил мой взгляд. — Да, — сказал он, — это было давно. Я сейчас вообще не уверен, что это было. Может быть, этого и не было никогда. — И он снова продемонстрировал мне крепкие белые зубы. А рука его с невероятной силой вцепилась в мою, и младенческое розовое лицо — вдруг вплотную приблизилось… Нет, это все опять было не так. Горело несколько фонарей, и листва вокруг них была ярко-синяя. — Задыхаемся… — шумели в Саду широколиственные тополя. Что-то грузное издыхающее ворочалось и бормотало в Канале. Почему-то отчетливо пахло свежевыкопанной землей. Комковатые глинистые отвалы загромождали всю набережную. Плиты вывороченной облицовки торчали из них. Будто замок, чернело зубцами бетонное здание. Непроглядная тень от него достигала отвалов и плит. И профессор слегка передвинулся, чтобы свет попадал на бумагу. — Вы, по-моему, меня не слушаете, — сказал он. — Дело ваше, конечно, но подумайте о спасении. Я считаю, что очень немногим удастся спастись. — И он тут же опять забубнил, близоруко склонившись над текстом. — Бе семь месьсто во Граде Великом, на Коломеньской стороне… Межу троих Мостов Деревянных и как бу на острове… А и не доходяху до Коломеньской стороны… У Николы, що сы и творяша изговорение… Где садяса бо каминь о каминь, и каменныя юдоль… И сведоша до острова Каменныя же юлиця… В той же юлице вяще и живе есьм некто один… По хрещенью имяху людскую сорымю — Грегорей… Ремесло же ему око бяше — выкаливать свещ… И свия, и продаша, и от того питаяся… Но ободо заклане его на великыций сан… И все знаша и бысть во зокрытом молчании… И бысть сан тот от мира — Земляной Человек… Бо он ходит внотре всей землы, яко звашося — Угорь… Угорь Дикой — рекоша сы имя ее… Тако ходе Земляной Человек внотре Угоря… И смотряху, разведша, и понияху на сы… Паго знае он, где оживающе сердце Угоря… И спосташа туда, зарекоцей, и глажа его… А спосташа туда изсы острову Каменный юлицы… Какове буден дат некий омен и зроклый ситчас… И поглажа рукою со многие пятна на сердцы… Начат битися и трепетать все тело яво… На мал час ропоташи и спинам потещи из ноздры… И потещи из ноздры охлябиця, сукров и жижь… И умре того часе — без гласа и воздыхания… — Профессор запнулся и, прислушавшись непонятно к чему, вдруг, как циркуль, сложил свою плоскую долговязую нечеловеческую фигуру. Тотчас что-то быстро вжикнуло сбоку и царапнуло, выбив искры, по гранитной плите. Искры тут же погасли. Хлестнула каменная крошка. Короткий тупой удар расплескался у самых моих ног. Вероятно, пуля, срикошетив, воткнулась в землю. До меня вдруг дошло, что на другой стороне Канала раздается стрельба и рычание тяжелых нагретых моторов. Вероятно, там началась так называемая «дезинфекция». А на этой, то есть, на нашей стороне я заметил метнувшуюся откуда-то длиннорукую горбатую тень, которая почти на четвереньках перебежала освещенное Луною пространство и нырнула за плиты, в спасительный резкий мрак. На секунду мне показалось, что оттуда блеснули глаза. — Вы меня опять не слушаете, — с отчаянием сказал профессор. Обрываясь, расстегнул лежащий на коленях потертый портфель и убрал туда плотные, почти