Разогнаться в тающем снегу было невозможно и кони тяжело дышали, выпуская в воздух горячие струи пара. До нас было всего шагов сорок, и я вытащил из кобуры пистоль. Щелчок, искры и пуля влетела во вражеского всадника. Она полетела значительно ниже, чем ожидалось и пробила латную рукавицу, пронзив ладонь насквозь. Мы схлестнулись в жаркой битве. Как только мне в грудь прилетел удар шестопёром, то я очень возрадовался тому, что надел на себя трофейный панцирь. Напавшему на меня сержанту я ответил ударом в голову. Шип чекана с легкостью пробил его шлем и с чавкающим звуком вонзился в его висок. Всадник умер и выпал из седла, зацепившись ногой за стремя. Второй ударил меня в левую руку тяжёлым кавалерийским фальшионом. Кольчуга, закрывающая мой локоть выдержала удар, но тут же рука повисла у тела плетью. Он занёс оружие ещё для одного удара, но тут Вирт подскочил ко мне, прикончив атакующего всадника метательным дротиком, пробившим ногу всадника вместе с боком лошади. С другого стороны показался конный слуга одного из Ландсьеров, тут же получивший чеканом в грудь. Молот пробил грудь слуги, раздробив рёбра. Второй удар снизу-вверх, угодивший в раскрытую в крике челюсть, отправил его в могилу.

Я посмотрел на Вирта. Тот что-то кричал мне, но я не слышал его слов. Над полем раздалось оглушительное гудение рога, заложившего уши даже за мягким подшлемником. Я посмотрел в сторону откуда гудел рог и увидел ещё несколько приближающихся знамён. На этих знамёнах были скрещённые красные мечи на фоне белого замка – стяги герцога Кловиса.

На момент я подумал, что против нас пошёл ещё и сам герцог, но через несколько секунд Ландсьеры стали отступать и ситуация стала ещё менее понятной. Ландсьеры протрубили, и кавалерия стала быстро спускаться с холма, выстраиваясь в несколько групп, оставив своих погибших и раненных на поле сечи.

- Что здесь происходит?! – ударил по ушам крик герцога Кловиса.

Вытянув чекан над головой, я описал им несколько кругов и вернул его в петлю на поясе, после чего уцелевшей рукой направил коня к герцогскому отряду.

- Мой король, войска Ландсьеров напали на нас на марше! – неуклюже поклонившись в седле, устало заявил я.

- Какого чёрта тогда я вижу мёртвого комиссара и его подчинённых?!

На несколько мгновений я замолчал, пытаясь оценить ситуацию. Она выглядела, мягко говоря, не очень положительно. Мёртвый комиссар, его воины, погибшие Ландсьеры и наёмники «Бронзовых Шпор», а я заявляю, что напали именно на нас. Но, брошенный нами обоз, не выглядел как обоз, который оставили атакующие, должен был привнести сомнений. Впрочем, в сословном обществе слово дворянина против слова свободного человека, будет очень веским.

- Он был в сговоре с Ландсьерами. Хотел нас арестовать и передать им. Мы не могли просто так подчиниться!

- Вы обвиняете государственного служащего, которого я самолично назначил, в том, что он коррупционер?! – отчеканил каждое слово Кловис.

- Да, мой король, но у меня есть доказательства.

Я подозвал к себе Рубена, панцирь которого был забрызган кровью, а на лице его был длинный порез. Он сразу всё понял и достал из седельной сумки своего коня свиток с предложением контракта от Тарнарта. Парень передал его герцогу и тот развернулсвёрток, вдумчиво вчитываясь в чёрные строки. Какое-то время он молчал, затем устало вздохнул и передал свиток одному из своих охранников. Удивительно, но среди них не было видно Элиоса.

- Вадим, своим именем я арестую вас. До суда вы будете содержаться в Жемчужной Крепости. Уверяю вас, в том, что с вашим отрядом ничего не случится, а обоз будет находится под моей собственной защитой.

Я согласно кивнул, ведь спорить было попросту бесполезно.

Глава 18. Суд клинков

Как и было обещано, моих людей герцог трогать не стал. Главенство в отряде вновь получил Бернд, пообещавший мне не принимать вообще никаких действий по моему освобождению. Меня же разоружили и, под охранением герцогских телохранителей, повели в тюрьму. Вели меня четыре всадника в полном латном облачении. Как бы я не пытался их расположить к разговору, но на контакт они не шли совсем.

К концу дня мы, наконец, добрались до Жемчужной Крепости. Это была одна из крепостей, стоявших посреди города. Название она получила из-за того, что внутренние двери, ведущие в основной донжон, были выложены перламутровыми жемчужинами. Не самое практичное решение, но богачи часто не подвластны логике. Под конвоем всё тех же четырёх латников меня отвели в камеру. Такой конвой явно был излишним, ведь с отбитой левой рукой, в которую ещё не вернулась чувствительность, я не смог бы расправиться даже с одним из них. Хотя, это могло означать ту степень уважения, с которой ко мне относился мой пленитель.

Камера моего содержания меня удивила в позитивном смысле. Я представлял, что держать меня будут в сыром подземелье, где из предметов будет одно деревянное ведро для естественных нужд, да солома, пропахшая мочой. Но нет – условия оказались куда как лучше. Камера, если её можно так назвать, располагалась на втором этаже и тут было всё, что нужно для комфортного проживания: кровать с матрасом, набитым сеном, стол, пара стульев, подсвечники и даже небольшой шкаф с несколькими заполненными книгами полками. Свет сюда проникал через три окна-бойницы. Этого было маловато, но так куда безопаснее. Лучше потратить больше свечей, чем потерять одну единственную жизнь при возможной осаде.

Латники молча оставили меня внутри комнаты и закрыли дверь, несколько раз провернув ключ в замке. Я же плюхнулся на кровать, наконец снимая с себя изрядно надоевшую набивную куртку. Положив её рядом на кровати, подошёл к шкафу, рассматривая его содержимое. Глаз сразу же зацепился за знакомое имя на книжном корешке – «Таций Келинский». Несколько мгновений я вспоминал, откуда помню это имя, и понял, что о нём мне рассказывал Фабрис. Таций занимал высшую должность в церкви Четырёх Высокий Предков – Тантропа. Труд его назывался: «О вреде серобожнического еретического учения». Это меня заинтересовало и, взяв книгу, я улёгся на кровать.

В этом труде, что логично, Таций рассказывал о секте верующих в Серого Бога. Оказывается, что это учение появилось чуть больше двух тысяч лет назад с извержения одного из немногих ларингийских вулканов. Это извержение было столь страшным, что погубило