Ракетчики, взвалив на плечи десяток оставшихся ракет, как муравьи, потащили их прочь от обреченных позиций. То, что обреченных, Клим понял уже давно. Танки им не остановить. Ракеты, стим-спит, бутылки с этилом – для прущих на них стальных черепах это ничто. Как там говорится – «что слону дробина»? Вот так и есть.

Елисеев сидел на сырой глине, сам весь мокрый, и тискал в руках холодные бутылки. Была, была одна надежда – у танков, насколько он помнил из книг, есть какие-то «смотровые щели». Если бросить бутылку удачно и горящий спирт затечет в такую щель, то дело, считай, сделано. Надо только попасть…

Неожиданно на ум Климу пришли строчки Глеба Горбовского. Этого поэта любил и ценил его отец. Дома у Елисеевых была антикварная бумажная книга, черная, с серым корешком. Отец часто читал из нее вслух. Раньше Клим помнил много стихов Горбовского, но потом они как-то стерлись, ушли, канули в безднах памяти – и вот теперь возникли из небытия:

Я тоже падал глазами в землю.

Поодаль – падаль в канавах пахла.

И вырубались, как рощи, семьи

Со мною рядом – единым махом.

И часто люди в меня стреляли.

И я был зайцем на поле боя.

И, как деревни, глаза пылали,

Не понимая, что же такое

Случилось в мире. Запахло мясом…

Запахло дымом… А мухи – гуще.

А люди на два разбились класса:

На убивающих и – живущих…

Как там дальше, Клим не вспомнил, да в сущности это было и неважно. А точнее, у него просто не осталось времени: повернув башню и дважды выстрелив из пушки по КП Лускуса, танк взревел и вполз на увал. До наваленных перед капониром земляных гряд ему оставалось каких-нибудь десять метров.

– Ну, пора! – решил Клим. Он вытащил затычку из самой большой бутылки, пропитал спиртом заранее нарезанные полоски материи, быстро хлебнул из горлышка и закашлялся, судорожно хватая ртом воздух. Потом Клим заправил мокрые лоскуты под пробки, вытащил кресало и запалил самодельные фитили.

Под ним затряслась земля, над рыжей глиной появился черный зрак пушечного ствола. От рева танкового двигателя заложило уши. Бросив короткий взгляд на уходящую к КП траншею, Елисеев увидел, как там ворочается среди груд земли второй танк.

– А-а-а!! – заорал Клим, вскакивая на ноги. Темная громада танка оказалась совсем близко, буквально в двух шагах. Он ясно разглядел и загадочные коробочки, и оспины на серой броне, и ствол пулемета, направленный, казалось, прямо ему в грудь, и те самые смотровые щели, узкие прорези в металле, надежно закрытые тонированным и наверняка пуленепробиваемым стеклом.

– Мать твою! – в отчаянии выкрикнул Клим. Бутылки сверкающими рыбинами улетели навстречу грядущему аутодафе и беззвучно разлетелись, разбившись о броню. Остро запахло химической, удушливой гарью. Танк прыгнул вперед, пытаясь раздавить дерзкого человечишку, осмелившегося бросить вызов королю сражений прошлого. Клим опрокинулся навзничь и полетел вниз, на дно капонира, с головой окунувшись в жидкую грязь.

Танк навис над ним ревущим кровожадным чудовищем. И тут даже сквозь его забивший собой все иные звуки рев Елисеев услышал тонкий, едва ли не за гранью человеческого восприятия, свист. Он нарастал, нарастал, и вдруг все вокруг встало на дыбы. Мокрая земля и небо с темными тучами поменялись местами раз, другой, третий, потом откуда-то возник танк со странно скрюченной пушкой и развороченной кормой, и он тоже кувыркался, косо летел куда-то, и сам Клим летел, летел – в темноту, в вечную, космическую ночь…

* * *

Из дневника Клима Елисеева:

Наверное, я пробыл без сознания несколько минут, но мне они показались годами. Потом мрак рассеялся, и жиденький свет пасмурного неба хлынул в глаза. В голове шумело, руки и ноги казались ватными, сильно тошнило. Я лежал на краю капонира, весь заляпанный грязью. Танк, едва не убивший меня, съехал на дно, опрокинув крайний ракетный станок. Позади его башни торчали обугленные, искореженные куски металла. Потом, когда нам удалось открыть люк, выяснилось, что экипаж погиб от динамического удара. Боекомплект не сдетонировал чудом. Если бы это произошло, я совершенно точно погиб бы, потому что находился слишком близко.

Пишу так в полной уверенности. Дело в том, что во втором танке снаряды взорвались. Бронированную коробку буквально вывернуло наизнанку, многотонная башня отлетела на тридцать семь шагов. Бойцы в траншее, когда из тумана вылетел первый огромный снаряд и ударил в «мой» танк, буквально онемели от неожиданности, а когда разнесло второй танк, ополченцы радостно завопили – у нас появился пока еще неизвестный, но очень грозный союзник.

Вскоре из туманной мглы показался и он сам. Утробно рокоча, с востока на поле боя выползла огромная тупоносая конструкция, окутанная дымом и паром. Это чудовище размерами самое малое вчетверо превосходило танки грейтов. Оно двигалось медленно, а впереди, в паре сотен метров, шло несколько одетых в кожаные комбинезоны и блестящие шлемы корректировщиков, связанных с машиной длинными переговорными шлангами.

Я стоял на оплывшем вале капонира и разглядывал удивительный аппарат. Из-за клубящейся завесы пара выглядывали то высокие дымовые трубы в задней части, то показывался треугольный передок, то выпуклый борт с часто посаженными заклепками, то косо торчащий над корпусом ствол невероятно калибра. На вал лезли ракетчики, прибежали ополченцы из обоза.

– Я не сплю? – ошарашенно спросил у меня вставший рядом Толя Кислицын.

– Если спишь, то сон нам снится один и тот же, – ответил я.

Рукотворный монстр остановился, издав такое шипение, что многие присели, зажимая уши. Сырой ветер, задувший со стороны сгоревшего леса, развеял пар, и мы увидели, как в борту откинулся люк, наружу выбрались несколько человек и направились к нам.

Увязая в грязи, расталкивая бойцов, пришел Лускус с винтовкой на изготовку. Он, прищурив свой единственный глаз, вскинул бинокль и удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, молодца! Но как он узнал?

– Кто? Кто узнал? – закричали вокруг, а я всмотрелся в долговязую фигуру, вышагивавшую впереди наших спасителей. Коричневая кожа, краги, шлем с очками, щегольский стек в правой руке – и гордо задранная рыжая борода. Сомнений быть не могло. Невероятным образом в наше противостояние с грейтами вмешался Зигфрид Шерхель верхом на невозможном паровом чудовище.

Немец еще на подходе к увалам отсалютовал нам стеком. Ополченцы разразились криками и встретили команду Шерхеля шквалом аплодисментов.

– Ну, здравствуйте, герр Зигфрид! – несколько церемонно поприветствовал его Лускус.

– И вам не хворать, герр Лускус, – улыбнувшись, коротко поклонился немец, после чего повернул голову к нам: – Герр Елисеев… Герр Анатолий Кислицын, если не ошибаюсь? В общем, господа, я рад, что успел вовремя.

– А уж мы-то как рады! – подхватил Лускус, пожал протянутую Шерхелем руку и кивнул в сторону курившейся струйками пара машины. – Черт возьми, что это за хреновина?