Когда 2-я авианосная эскадра под командой контрадмирала Сакамаки, к которой я был приписан офицером штаба авиации, прибыла в Буин, 26-я воздушная флотилия уже была там. Штабы обеих групп согласовали свои действия, и на меня была возложена ответственность за ночные операции. Исчезли все претензии на нормальный рабочий день, и меня могли вызвать на работу в любое время дня и ночи. Поскольку мне полагалось работать при луне, которая каждую ночь появляется в разное время, для меня регулярный сон оказался недоступен. И тут мои долгие тренировки сослужили мне добрую службу, потому что скоро я приноровился засыпать в любое время, будь то светло или темно, и на любое время. Я мог засыпать как на двадцать минут, так и на три часа. Не имея такой способности расслабиться при любых условиях, я бы наверняка сломался физическии, а возможно, и морально.

Обычно я вставал за полтора часа до времени, назначенного для вылета самолетов. Не умываясь и не завтракая, я пробирался в темноте на ощупь к радиостанции. Там я знакомился с позициями вражеских надводных кораблей, авиасоединений наземного базирования и с прогнозом погоды. За час до взлета я отправлялся на аэродромный командный пункт. Если только особые обстоятельства не требовали их отсутствия, наш командир, старший офицер штаба и командный состав оставались непосредственно на базе. Всякий раз, приезжая на командный пункт, я слышал, как механики разогревали моторы самолетов, назначенных к вылету. Были видны сине-белые вспышки пламени из выхлопных труб – единственный свет, видимый на всей базе.

За тридцать минут до взлета командир 582-го авиакорпуса капитан 1-го ранга Сакаэ Ямамото при тусклом свете электрической лампы на командном пункте проводил инструктаж экипажей. Часто помогая капитану советами, я никогда сам не отдавал напрямую приказов летчикам и членам экипажей. Это не мое дело, и поэтому я держался в тени, внимательно изучая выражения лиц и поступки нашего летного персонала. Моей обязанностью была оценка их морального и физического состояния.

Наконец, Ямамото отдает приказ на взлет. Один за другим самолеты грохочут по полосе и поднимаются в темноту. Все работы ведутся при помощи сигналов простой вспышкой света между командным пунктом и линией взлета. Сама полоса окутана во тьму, на дальнем конце едва различимы два тусклых огонька, прикрытых сверху. Они показывают пилотам конец взлетной полосы.

Как только последний самолет исчез, у нас появляется возможность немного отдохнуть на складных койках на командном пункте, ожидая вызова в случае, если какой-нибудь самолет будет вынужден возвратиться. Командный пункт возвышается как пожарная каланча на высоте двадцати метров, а его верхняя часть расположена вровень с верхушками окружающих тропических деревьев. На самом верху КП – место наблюдателя; нынешний штаб располагается внутри башни примерно в трех с половиной метрах над землей. Наше рабочее место по площади чуть больше борцовского ковра. Во время вражеского налета КП заполняется людьми и становится центром невероятной суматохи. Дело в том, что, даже если никто не будет двигаться, все равно будет мало места для москитной сетки. Мы защищаемся от насекомых только с помощью плащей. В удушливой атмосфере приходится обильно потеть. Нижняя часть тела защищена длинными плотными брюками и летными ботинками, которые мы не снимаем, даже ложась спать.

Медленно тянутся часы. Наконец, наш наблюдатель опознает возвращающиеся бомбардировщики, которые подают условный световой сигнал. Посадка редко обходится без происшествий, так как часто смелые американские пилоты пристраиваются в хвост нашим бомбардировщикам, возвращающимся на базу, подавая такие же сигналы, что и бомбардировщики. Поэтому нам всегда надо быть настороже, потому что любимый трюк американцев – прогрохотать над аэродромом в неожиданной атаке. Вот первый бомбардировщик успешно приземлился. Мы сигналим второму, чтобы делал заход на посадку. Самолет планирует к взлетной полосе в нормальном режиме. Вдруг мы слышим, что мотор взревел на полную мощность, и «японский» бомбардировщик превратился во вражеского ночного налетчика, его пулеметы извергают трассирующие пули по КП и аэродрому. К счастью, в этом налете мне удалось избежать ранений, но несколько человек из команды обслуживания погибли, а некоторые самолеты были повреждены. Американские летчики самые авантюрные из всех, с кем мне довелось повстречаться, похоже, их ничто не может остановить.

Пока наши самолеты садятся и их толкают в укрытия в джунглях, я опрашиваю летчиков и членов экипажей. Объединив сведения, полученные от каждого, в информационный отчет, я отправляю его по радио во все подразделения, которых касается информация, полученная в ночных рейдах. И не замечаешь, как наступает утро и уходит темнота. Вот и новый день!

Когда ночи бывали безлунные и летчики не могли ориентироваться по ней в ночных полетах, мы изменяли время атак так, чтобы самолеты могли наносить удары на рассвете или на закате дня. Если мы атаковали на исходе дня, самолеты должны были вылетать при дневном свете и атаковать цели в условиях хорошей видимости, но при этом был риск встречи с вражескими истребителями-перехватчиками. Атаки на рассвете требовали очень точного расчета, потому что если по причине плохой погоды самолеты запаздывали с вылетом, то обычно они не успевали долететь до объекта до восхода солнца, что снижало благоприятный элемент внезапности. Поэтому сейчас мы пользовались и взлетно-посадочной полосой на острове Коломбангара, который располагался вблизи от Мунда, где наши войска вели ожесточенные бои с врагом. Это новшество не только поднимало боевой дух моряков на базе, изолированной на линии фронта, но и наземные группы в Коломбангаре теперь впервые за много недель нашли себе дело.

В середине августа четыре Кейт, ведомые младшим лейтенантом Такахаси, секретно прибыли на аэродром в Коломбангаре, приземлившись на поле на закате дня. Хотя обслуживающий персонал знал, что к ним летят самолеты, полоса была изрыта воронками от неоднократных налетов. Летчики очень опасались приземления, поскольку на каждом самолете была 800-килограммовая бомба для атаки на следующий день. Медленно сделав круг над полем и выяснив места воронок, четыре Кейта благополучно приземлились.

Выйдя из самолетов, летчики с трудом верили своим глазам. Встречавшие их люди из группы техобслуживания смотрели на них красными от постоянного напряжения глазами, все были небритыми и неухоженными, одежда грязна до предела. От недоедания кожа обтягивала скелет. Они, словно дети, гладили самолеты, которых не видели многие месяцы, и не могли сдержать слезы радости при встрече после долгой изоляции.

Летчики устроились на ночлег, который, как всегда, скрывал в себе орды москитов и других насекомых. Москитные сетки, которые механики уважительно предложили летчикам, представляли собой совершенно бесполезные лохмотья, и гости всю ночь вскакивали и вертелись, осаждаемые полчищами насекомых.

К удивлению лейтенанта Такахаси, местный персонал проспал всю ночь здоровым сном. Несмотря на отсутствие москитных сеток и полную беззащитность перед комарами, они поднялись утром посвежевшие и готовые приступить к обслуживанию самолетов. Группа Такахаси взлетела рано утром и успешно отбомбилась по вражеским объектам. Вернувшись в Буин, который мы издавна считали самой худшей авиабазой на Тихом океане, Такахаси поклялся никогда впредь не жаловаться. Он в деталях описал своим товарищам ужасные условия на Коломбангаре, в сравнении с которым Буин был «инженерным раем».