— Виталя-а-а! — расхохоталась, наконец, Маришка. — Отпусти!

Я пустил ее на землю, но не выпустил из рук. Просто передвинул их по изгибам точеной фигурки на лицо, посмотрел пигалице в глаза, и…

…пусть весь мир подождет.

— Всё, Марин… капец тебе.

* * *

…и я даже пискнуть не успела, как он запечатал все мои возражения, сомнения и вопросы у меня во рту, словно опустил крышку ящика Пандоры, спасая мой мир от всех былых связанных с ним неприятностей и разочарований.

Так меня даже он еще не целовал — я металась от одних ощущений к другим: от сладости поцелуя к чувству, что меня закутало в саму любовь. Я не верила в это: слишком все быстро, слишком хорошо, слишком так, как я мечтала. Я хватала наслаждение горстями и сама прижималась к Витале всем телом. Уже казалось, что мы и до его квартиры не дойдем. Когда перед глазами только его лицо, когда тело не чувствует атмосферы, а только его тело — упруго-твердое, в меру крупное, такое, что приятно и уютно обнимать, в которое помещаюсь, как в драгоценность в футляр, предназначенный только для меня, когда все изгибы словно друг для друга…

…пусть весь мир подождет.

Капец мне.

* * *

Алина

— Какая страсть! — куражился Олег, пока Алина кусала губы, глотая слезы.

Сначала это были слезы обиды, но чем дольше наблюдала за неприкрытой любовью этих двух… тем увереннее обида сменялась желанием отомстить, тем скорее боль разбитого сердца трансформировалась в жжение нетерпения уничтожить эту девку и поглумиться над чувствами этого мерзавца.

Алина только теперь, наблюдая, как мазохистка, за этой парочкой, поняла со всей ясностью, что влюбилась в Грома на самом деле, что это не прихоть, не разнообразие, не восхищение им, а любовь в чистом виде.

Она завидовала этой малолетней сучке-первокурснице. Если бы Гром вот так же целовал ее — Алину, если бы вот так же смеялся и кружил, носил на руках и ни на секунду не отрывался от нее…

— Я в Игре… — тихо, со злой решимостью сказала Алина, чуть опустив голову, глядя исподлобья, как Виталя, снова закинув девку на плечо, нырнул в подъезд.

Ей всех душевных сил стоило не броситься следом, не расцарапать обоим наглые счастливые рожи и не выплеснуть в глаза Витале все, что сейчас болезненно кипело в ее мыслях, теле, на душе.

Это просто ад какой-то. Словно в чан с кипятком, словно шкуру сняли наживо, словно солью и перцем присыпали обнаженное естество.

— Что? — приложил руку к уху сводный брат, теперь уже муж, хотя это ненадолго — Алина разберется с этим быстрее, чем Олег думает. Но сначала…

— Я заставлю его любить меня на ее глазах. Пусть она сдохнет сначала от ревности, а потом… просто сдохнет.

Олег заржал и хлопнул Алину по коленке, довольный и даже счастливый.

А Алина ненавидела теперь это чертово счастье, так лихо обошедшее ее стороной.

Но ничего. Сначала она уничтожит тех двоих, что наверняка лижутся и сосутся в подъезде прямо сейчас, а уж потом она сполна заставит ответить за все и этого ублюдка: сводного мужа.

Капец им всем.

Звонок телефона настойчиво сопровождал мои движения и глушил Маришкины стоны. Она будто и не слышала эту навязчивую трель… в дверь.

Твою мать! Кого еще принесло?!

Маринка вцепилась губами и зубами мне в плечо, глуша свои откровенные признания в том, как ей сейчас кайфово, а я настойчиво дотрахивал ее на чистой злости на тех, кто обрывает мне кайф. Подсунул под ее попку руку, сжал половинку и рванулся еще сильнее, влупил по самое не могу, и наградой мне была пробравшая пигалицу судорога оргазма. Я буквально скрутился в комок и ее собой запеленал, только ножки в разные стороны из плотного клубка торчали с поджатыми пальчиками, пока вышибал из себя слабенький оргазм, догоняя её.

Урою любого, кого сейчас найду за дверью и в телефоне!

— Кажется… в дверь звонят? — слабо протянула Маришка, тяжело и часто дыша, когда свалился на бок и увлек ее за собой.

— Да, надо открыть. — Поцеловал в губы коротко, встал, натянул шорты, оставил девчонке свой длинный синий махровый халат. — Это ненадолго.

И вышел из комнаты. Прошёл босыми ногами по коридору и… не понял. На ступни липла грязь. Дверь я открывал уже в дурном расположении духа, и когда увидел Пашку, меня занимал не выбор быстрого способа убийства наглеца, помешавшего мне нормально кончить, а тем, откуда на полу грязь.

— Заходи, — бросил другу, распахнув шире дверь, повернулся и пошел в кухню. Проходя мимо комнаты, где оставил Марину, открыл дверь и просунул голову: — Кофе будешь? Там Пашка пришел.

Явно не просто так. С рюкзаком. Из которого сейчас вытащил мой, открыл и высыпал на пол пачки банковских купюр:

— Ты мне объяснишь, что это такое? — желваки его покоя не знали, кадык только что изо рта не выпрыгивал, кулаки сжал до белых костяшек и дышал, как древний паровоз.

Я лизнул кончики двух пальцев, приложил в его лбу и зашипел:

— Шшшш… — Друг ударил меня по руке. — Остынь, бро. Тебе нельзя беситься.

— Это ты сейчас обо мне, значит, подумал? — шагнул на меня пацан. — А если я тебе сейчас вмажу? — схватить меня за грудки у него не получалось — я стоял перед ним с голым торсом, а вот за ухо…

За него он меня в гостиную и оттащил, да еще на диван швырнул так, что у меня только пятки в пололку взлетели.

А следом показалась испуганная Маришка, куталась в халат, сжимая его на груди, и оглядывалась распахнутыми глазами на гору денег:

— Ребят… а это что… они настоящие? — спросила.

— Настоящие, настоящие, — ехидно ответил Пашка, но смотрел на меня и тон адресовал мне. — Во что ты вляпался, Гром?! — заорал, я аж вздрогнул, а пигалица пискнула и замерла.

— Бля, Паш, когда я тебе объяснял нюансы своей работы, а?!

Я встал с дивана и прошел намеренно рядом с другом, слегка задев его плечом. Никогда не выяснял с ним отношений и впредь не собирался, но он был сейчас напуган не меньше Марины, и нужно было что-то им обоим объяснить.