до конца дня, потом приготовила и аккуратно разложила кроссовки, майку с номером, английские булавки, поясной кошелек, шорты и носки, мазь от солнца, размяла суставы, легла и… проспала марафон от начала и до конца.

Я проспала отправление автобусов с бегунами из Трончетто, поездку к месту старта в Стра, совпадающего с восходом солнца, начало и середину гонки, финиш последних участников на Рива дельи Скьявони, я не увидела временного моста, возведенного между двумя частями побережья, церемонию награждения участников, чествование победителей и не узнала их результатов. Измотанная работой, тренировками, бесконечными подтруниваниями, я спала как героиня известной сказки и проснулась только после полудня.

Позднее, завороженная собственной тупостью, я мотаюсь, как зомби, по окрестным улицам, стараясь пригасить чувство вины, но на каждом шагу наталкиваясь на ребят в шиповках и с медалями. Все они похожи друг на друга — лысые, жилистые, с красноватой кожей, мужественные, — словно свора поджарых гончих псов. Тоскливо до ужаса, ведь я и сама могла бы возвращаться с почетом. А сейчас — ни тебе шумных толп, ни атмосферы праздника, только валяются пустые бутылки из-под тонизирующей воды да спешат по своим делам венецианцы, игнорируя усталых бегунов: «Вы только посмотрите на этих воображал, на этих stronzo[30]! Занимают тут место именно сейчас, когда мне нужно пройти к набережной с покупками из супермаркета!»

История моего неучастия в марафоне всех страшно веселит.

— Теперь мы не можем принять на веру то, что ты рассказываешь, — подкалывает меня Джиневра. — К примеру, я ни за что не поверю, что ты хоть раз участвовала в марафоне в Лондоне.

Пару дней спустя, в конце октября, объявляется Эммануэле — видимо, в порыве раскаяния, если вспомнить, как он вел себя при последней нашей встрече. Телефон звонит, когда я работаю.

— Бидиша? — спрашивает молодой мужской голос.

— Да?

— Это Эммануэле.

— О господи!

Я даже не успеваю смутиться из-за того, что разговариваю по-итальянски, зато раза три переспрашиваю, как у него дела. Правда, на мое счастье, его это не обижает, и он со смехом терпеливо отвечает мне снова и снова. Предлагается аперитив. Я отвечаю согласием.

Договариваемся встретиться в «Торро», синем баре в нескольких шагах от моих дверей. Ощущая нездоровое воодушевление, с трудом заставляю себя работать до конца дня. Когда подходит время, принимаю душ и тщательно выбираю одежду: бирюзовый джемпер, узкие джинсы и любимые удобные башмаки на шнурках (ладно, признаю, другой обуви, других свитеров и брюк к этому сезону у меня тут просто нет). Сверху — новенькая куртка. В сумку запихиваю толстенный итальянский словарь. Неплохо было бы захватить что-то, чем можно занять руки, но в доме ничего не находится — кроме банана, и я беру его с собой.

Темно, на улице людно, народ расслабляется, многие потягивают напитки. К несчастью, я так голодна, что проглатываю банан в два присеста, и к тому времени, когда ровно в семь, с боем часов на колокольне Фрари, площадь быстрым шагом пересекает Эммануэле, в руках у меня остается мягкая шкурка.

Подлетев ко мне, Эммануэле здоровается. Совершенно естественно, непринужденно и тепло мы расцеловываемся. Потом я забываю все, что знаю по-итальянски, иду к мусорному контейнеру и запихиваю в него банановую кожуру. Обратно возвращаюсь бегом (не особенно грациозно), пока Эммануэле не успел сообразить, что к чему.

Колокола на Фрари все еще звонят, это один из моих любимых звуков в Венеции — потрясающие расходящиеся круги гула. Мы с Эммануэле переглядываемся и улыбаемся. Мне редко встречались такие люди, буквально излучающие безыскусность и простоту, — в самом лучшем смысле этих слов. Словно юный поэт-бунтарь, Эммануэле попирает венецианские табу, вот и сейчас, вопреки правилам, он явился весь в черном.

— Я пришел вовремя, — сияя, произносит он.

— Ты выглядишь очень элегантно, — говорю я.

— Весь в черном, — соглашается он (черная вельветовая куртка, черный кашемировый джемпер, черные джинсы). — А ты вся в голубом.

Мы входим в «Торро».

— Поищи, куда нам сесть, а я закажу, — любезно предлагает он. — «Шприц»?

Ну вот, приехали.

— Мне воды, — говорю я.

— Воды? Не «шприц»? — озадаченно переспрашивает он.

— Да, воды.

— Кока-колы?

— Нет-нет! Просто воды.

— Ты уверена?

— Да, уверена. У меня было время это обдумать.

Мы весело препираемся, каждый настаивает на своем, и я, смеясь, гоню его к бару. Танцующей походкой он отбывает к стойке, делает заказ.

Кафе переполнено, в зале люди всех возрастов, но все одинаково элегантные. Играет музыка, похожий на труп владелец кафе с синими губами ораторствует за стойкой бара.

Эммануэле возвращается с напитками, садится на стул, меня заставляет пересесть на мягкую банкетку. Позы у нас одинаковые, но не располагающие к общению: ноги скрещены, мы оба напряжены, каждый озабочен чем-то своим.

— Я со своим другом, синьором словарем, — объявляю я.

Вытягиваю словарь из сумки, Эммануэле смеется и показывает мне большой палец: «Браво!» Приканчиваю свою воду. Его стакан почти полон. Я не могу придумать, что бы такое сказать.

— У меня к тебе много вопросов, — решаюсь я наконец. — Считай, что это исследование. Я ведь могу использовать тебя в своих целях?

— Вопросы?! — Он польщено улыбается. — Спрашивай!

— Ну-с, посмотрим. Чем ты занимаешься в настоящее время?

— Готовлюсь к экзаменам, — тут же отвечает он. — В конце года у меня их четыре. Я занимаюсь в библиотеке на Кампо Санта-Мария Формоза. Знаешь ее? Мне вообще кажется, что это лучшая библиотека в мире.

Я киваю, думая о том, что слушать его итальянский — одно удовольствие, такое у него чудесное музыкальное произношение.

— Тебе нравится учиться в одиночку? — спрашиваю я.

— Нет, я чувствую себя в полной изоляции.

— Правда? А я не могу сосредоточиться, когда рядом люди. А живешь ты… — продолжаю я, и мы хором заканчиваем фразу: — …с мамой.

— Ну, а после экзаменов? Чем планируешь заняться?

— Нужно будет писать диплом.

— А после этого?

— Не знаю пока. Хотелось бы съездить в Рим, потом в Лондон, пожить там.

— Если хочешь, может жить у нас. Пожалуйста, места хватит.

— Нет, нет, спасибо, в Лондоне у меня есть подруга, мы знаем друг друга с младенчества, я могу остановиться у нее.

— А после Лондона?

— После Лондона! — Он поднимает глаза в деланом изнеможении.

— Кем ты хочешь стать — учителем, писателем, философом?

— Никем из перечисленных — ну, может, профессором, я буду курить красивую трубку. А если серьезно, хотелось бы стать графическим дизайнером, хотя такого образования у меня и нет.

Я и сама всю жизнь тайно мечтала быть дизайнером, посему горячо поддерживаю эту идею.

— Я думал, что мог поучиться в Лондоне, — неуверенно произносит Эммануэле.

— Конечно!