бегу медленнее, чем ходят большинство людей. Окончив маршрут, устало плетусь вдоль Рива дельи Скьявони. На одном из мостов чувствую, что выдохлась окончательно, ноги идти отказываются, так что до верхних ступенек доползаю в буквальном смысле на четвереньках — опираясь на колени и костяшки пальцев. Мне навстречу поднимается женщина — ей под шестьдесят, в добротном бежевом плаще и практичных разношенных туфлях, на вид прислуга или рабочая. Она приостанавливается и ворчливо спрашивает:

— Сломали что-нибудь?

Ослышавшись, думаю, что она спросила: «У вас все в порядке?» — поэтому, смеясь, поднимаюсь и бодро ответствую:

— Да-да, спасибо!

От выражения ее лица по коже идет мороз. Женщина смотрит не с сочувствием, а с брезгливым отвращением, маленькие глазки суровы, брови нахмурены, губы неодобрительно кривятся, вся физиономия — как туго набитый кошелек. Почему? Потому что я плохо одета и вела себя неподобающим образом — валялась на мосту, словно неубранный хлам.

На следующий день я приглашена пообедать со Стефанией, Бруно, Лукрецией и Грегорио. Достаю из упаковки новую белую рубашку, надеваю новые крутку и джемпер и выхожу на час раньше, чтобы прогуляться. Настроение превосходное — на улице свежо, можно порассматривать людей, пройтись спокойно и при этом не опоздать. Внезапно я ощущаю себя частью Венеции, этого суматошного маленького сообщества.

Успеваю отойти лишь пару шагов от двери, как меня обгоняют два парня. Не особо накачанные, не особо тощие — самые обычные, в кроссовках и модных джинсах. Проходя мимо, один из них прижимается губами к моему уху: поцелуй — затяжной, сочный, громкий поцелуй. Учитывая, что за последние четыре месяца нечто подобное происходит со мной раз по пять на день, я наконец срываюсь: отскакиваю, разворачиваюсь и, трясясь всем телом, громко шиплю:

— Отвали на хрен, по-хорошему прошу!

Парень тоже разворачивается.

— Что такое? — выкрикивает он на ломаном английском, с усмешкой уставившись на меня. — Показать тебе мой хрен?

И тут я переживаю приступ настоящего ужаса, потому что плечи его напрягаются и он явно готов ударить. Я не бегу, но иду очень быстро, не останавливаясь и не оглядываясь, просто уношу ноги с кампьелло, тряся головой от омерзения. Как же Венеция может быть такой утонченной и такой грязной одновременно? Как это вообще возможно, что здесь ценят элегантность и при этом унижают женщин?

Оказавшись за пределами Фрари, усилием воли заставляю себя отвлечься от тяжелых мыслей — мне предстоит прекрасный день, и я исполнена решимости получить от него удовольствие.

Встречаюсь со всей компанией, и мы идем в знаменитый ресторан из серии «только для венецианцев». Здесь жарко и душно, зал наполняют разговоры и ароматы искусно приготовленного мяса. Разговор идет о недавней свадьбе подруги Стеф, итальянки хорватского происхождения, и о том, как успешно восточные европейцы интегрируются в итальянскую культуру.

— Когда мы были молодыми, восточные европейцы всегда казались нам чужими, — говорит Лукреция, недовольно морща нос, — не итальянцами… Но когда я познакомилась с ними ближе, то убедилась, что они прекрасно говорят по-итальянски, буквально без акцента. Даже не скажешь, что они не итальянцы! Они изумительно интегрируются, ведут совершенно итальянский образ жизни.

— Когда живешь в нестабильной стране и знаешь, что со дня на день все может в корне измениться, поневоле научишься приспосабливаться, — развивает ее мысль Стеф. — Люди из этих стран, куда их ни помести, везде сумеют прижиться.

— Хорошо, что у них белый цвет кожи, так что одним барьером меньше, — не могу удержаться я от замечания.

— Нет. Дело не в цвете кожи, — резко, раздраженно бросает Стеф, но разговор уходит в сторону.

Позднее тем же вечером при содействии Джиневры и Стеф я могу испытать, насколько удобна в Италии система частного медицинского обслуживания. Для участия в марафоне мне необходима справка от врача, и Джиневра предоставляет мне возможность нанести одноразовый визит к ее доктору. Приемная, расположенная на углу Риальто, с моей стороны, длинная и узкая. Приглушенный свет, приятный аромат… В дизайне интересно обыграны старинные деревянные колонны-подпорки — создается впечатление, будто мы находимся в вестибюле шикарного нью-йоркского отеля эпохи двадцатых годов прошлого века.

Стефания, которая привела меня сюда, входит и спрашивает у сидящих, кто последний.

— Смотря к кому вы, — отвечает одна из женщин.

Следует милая, сердечная беседа. Дама сообщает, что принимают два доктора, и попутно поясняет, кто к какому врачу направляется. Я прячусь за плечом Стефании, думая о том, что никогда не смогла бы жить здесь постоянно. Мне не дано быть настолько непринужденной, я не способна освоить тонкости венецианского этикета, вызубрить церемонный ритуал каждодневного обмена любезностями — ни дать ни взять диалог из учебника итальянского языка для иностранцев.

Мы садимся, раскланиваясь налево и направо. В руках у Стеф пластиковый пакет с кожаными уличными туфлями, которые она только что сменила. Сидящий через два стула от нас мужчина снимает с резной спинки свое пальто, давая ей возможность поставить пакет на стул. Неписаное венецианское правило: не ставьте пластиковые пакеты на пол. Почему — мне неизвестно и непонятно. Исподтишка наблюдаю за людьми, как всегда элегантными донельзя. Вот, к примеру, пожилая синьора: костюм цвета кофе с молоком, шикарная кожаная сумка (цвет сливочной карамели), тени на веках, заколка для волос, часы, туфли — всё в тон. Мне становится ясно: даже умирая, она найдет в себе силы проследить, чтобы ее наряд был безупречным.

— О боже, — я озираюсь по сторонам. — Это поразительно! Смотри, как все шикарно.

— Что-то тут тихо, — разочарованно замечает Стеф. — А ведь обычно можно подслушать такие интересные разговорчики! Но посмотри, какие колонны классные.

— В Англии в подобной очереди разговаривать не полагается. Абсолютно. Сидишь, глядя прямо перед собой. И никаких разговоров!

Наконец подходит наша очередь. В кабинете пахнет розами и фиалками. Доктор — милейшая миниатюрная женщина: бледное овальное личико, нежная кожа, мягкие глаза светло-карего цвета, короткие волосы блестят, как соболий мех; белый халат туго накрахмален. У нее подкупающая манера говорить — интонации просительные, словно она умоляет о чем-то, прижимая руку к сердцу.

Доктор доброжелательно-вопросительно смотрит на нас, и Стеф начинает свою скороговорку, в этом ее трудно превзойти:

— Добрый вечер, доктор, мы подруги Джиневры Тедальди, вашей пациентки. Моя подруга англичанка, ей требуется справка от врача для участия в марафоне… Вы не против, если я сяду? Благодарю вас… Мы просто хотели узнать, что для этого необходимо.

Выясняется, что для участия в марафоне требуется сдать анализы мочи и крови, пройти тест на дыхание, сделать рентгеновский снимок грудной клетки и еще что-то. Странно, что здешние организаторы ставят такие условия. В Лондоне достаточно заплатить регистрационный