— Макс, это Уоррингтон и его обычные манеры, — напомнил Джордан.

Кейт наконец втиснула свое неуклюжее тело в экипаж. Все новоприбывшие казались достаточно дружелюбными. Но эта блистательная четверка в бальных костюмах донельзя ее смущала. Она выглядит просто глупо в дурацком чепце, уродливых очках и убогом платье!

Джордан, весело изучавший ее, теперь вопросительно глянул на Роэна, словно желая сказать: «Не в твоем обычном стиле, верно?»

— Извините, нам нужно ехать, — промямлил он, садясь вслед за Кейт. — Навещу вас, когда вернусь.

— И когда это будет, черт возьми? — взорвался Макс.

— Не знаю, — отрезал Роэн, закрывая дверь экипажа. — Паркер, ради всего святого, гони лошадей!

— Да, сэр.

— Мы чем-то тебя обидели? — уязвленно спросил Макс, отступая от покатившегося экипажа. — Мэм…

— До свидания, Кейт! — Джордан наградил ее залихватским салютом.

Она кивнула им, чувствуя себя полной дурой.

Дамы, все еще сидевшие в экипаже, не слышали подробностей разговора, но все же помахали ей, выкрикивая приглашения.

Она беспомощно махнула рукой. Только чтобы не прослыть грубиянкой…

— Женаты? — поинтересовался отец, подозрительно оглядывая ее и Роэна.

— Нет, папа, — краснея, ответила Кейт.

Шхуна прометеанцев стояла на якоре. Пока узника не заставят говорить, идти в море нет смысла.

После гибели Когтя и его подручных на палубе царило самое гнусное настроение.

Дрейк знал, что прометеанцы плевать хотели друг на друга, но уважали Когтя и тяжело переживали поражение.

В небе собирались грозовые облака, старавшиеся погасить луну.

Прислонившийся к мачте Дрейк сунул руки в карманы, стараясь никому не мешать и скрывая тайное ликование по поводу того, что этот одноглазый негодяй Коготь мертв.

Конечно, Джеймс грустил о потере, а Дрейк не мог слишком радоваться тому, что так расстроило его почтенного благодетеля. Если бы не Джеймс, он по-прежнему гнил бы в баварской подземной тюрьме, ожидая ежедневных визитов своих мучителей.

Все же он чувствовал себя свободным.

Дрейк сочувственно посмотрел в сторону Джеймса, стоявшего у поручня и явно грустившего по поводу кончины доверенного помощника, но тут же вздрогнул, услышав громкий всплеск: это выжившие прометеанцы избавлялись от тел, бесцеремонно швыряя за борт тела убитых сообщников.

Остальные в общей каюте срывали злобу на престарелом боцмане, которого ухитрились захватить в плен.

Дрейк старался не смотреть в ту сторону. Этого ему не вынести. Издевательства, грубые шутки, звуки ударов заставляли его корчиться при воспоминании о собственных испытаниях в Германии.

Но на этой небольшой шхуне не было места, где бы он мог остаться один, так что приходилось притворяться, будто он ничего не слышит. Но не слышать Дрейк просто не мог. Мигающий свет лампы в каюте, где терзали старика, отбрасывал неровные мелькающие тени прометеанцев на доски палубы.

Все в Дрейке требовало помочь бедняге старику, его уже тошнило от жестокости этих людей. Но он упрямо продолжал смотреть на темное море, глотая холодный свежий воздух, и отвлекал себя мучительными вопросами о событиях той ночи. Если бы только он мог что-то припомнить о прошлой жизни.

«Почему он не пристрелил меня? Этот здоровяк, дикарь, который мог бы убить меня, если бы захотел! Может, мы когда-то были друзьями?»

Но он совсем ему незнаком. Не то что другой, Макс.

Дрейк так и не сказал Джеймсу, что встретил в Лондоне маркиза Ротерстоуна. Он не понимал, почему хранит тайну, но после сегодняшнего разгрома Джеймс сообщил, что этот злобный гигант, убивший Когтя и пятерых его людей за каких-то пятнадцать минут, мог быть только агентом ордена. Той самой организации, к которой принадлежал Дрейк… по крайней мере ему так сказали.

Нет, он, конечно, ничего подобного не делал.

Но опять же как в таком случае он оказался в жуткой подземной тюрьме? Должно быть, произошла схватка. Та, которую он, очевидно, проиграл. Но почему? Если бы только он мог вспомнить!

Дрейк закрыл глаза и слегка ударился затылком о мачту, словно этим мог заставить работать ленивый мозг. Ничего не понятно… Особенно в те минуты, когда из тумана на него смотрели темно-фиолетовые глаза и слышался звонкий девичий смех, веселый, дразнящий, чарующий. Будивший тишину знакомого леса…

Усилием воли он прогнал образ. Из всех рассеянных фрагментов воспоминаний это ранило сильнее всего, хотя оставалось самым драгоценным. Может, он действительно безумен, как считали подручные Когтя.

Он даже не мог отличить хорошее от плохого.

Если орден действительно такое зло, как говорит Джеймс, а прометеанцы — добро, почему же тот высокий разбойник не пристрелил его? Он легко мог это сделать. Почему же опустил пистолет?

Слишком страшно предположить, что Джеймс мог ему лгать. Джеймс — единственная его надежда в этом мире. Единственный, кто со времени его заключения был к нему добр.

Немцы могли убить его, если бы не боялись Джеймса Фолкирка. Тот приказал освободить Дрейка из темницы. У него оказалось достаточно власти, чтобы вырвать из Ньюгейта О’Бэньона, заплатив одному из надзирателей. Но если О’Бэньона просто наняли, Дрейк был куда более ценным приобретением… хотя теперь трудно сказать, так ли это.

Престарелый спаситель взял Дрейка под свое крыло, помог вылечиться, вернув хоть и хрупкое, но здоровье, после бесконечных избиений, и с родительской нежностью обещал восстановить память.

При мысли о потерянной памяти привычная волна раздражения нахлынула на Дрейка, усиленная неспособностью сообщить Джеймсу необходимую информацию. Дрейк уже привык жить в состоянии полного замешательства и потери ориентации. Правда, сейчас ему стало получше. И он отказывается впадать в отчаяние.

Да, он еще ничего не вспомнил. Но слабые призраки прошлого начинали возвращаться, когда он успокаивался. И почти мог видеть их краем глаза. Кто он, откуда, кем был… Но когда он пытался взглянуть на них прямо, ответов по-прежнему не было, словно разум по какой-то причине заставил себя забыть все, словно он хранил тайны, которые следует защитить любой ценой даже от хозяина…

Дрейк стиснул зубы. Коготь так и не поверил, что он потерял память. Боже, как они ненавидели друг друга, как яростно боролись за благосклонность Джеймса!

Когда до него донесся звук очередного удара и крик, сердце забилось сильнее. Больше он не мог допустить, чтобы палачи терзали старого матроса.

Содрогнувшись, он оттолкнулся от мачты и заглянул в каюту. Дверь была открыта. Оказалось, они пинком выбили стул из-под Тьюкса и сейчас смеялись над ним.