Коробочка Настасья Петровна – вдова-помещица, коллежская секретарша; вторая (после Манилова и перед Ноздревым) «продавщица» мертвых душ. К ней (гл. 3) Чичиков попадает случайно: пьяный кучер Селифан пропускает множество поворотов на возвратном пути от Манилова. Множество деталей и подробностей заставляет читателя насторожиться и связать образ сонной владелицы «темного, нехорошего места» с сельскими ведьмами ранних повестей Гоголя, с ведьмой Вахрамеевной из романа М. Н. Загоскина «Аскольдова могила» и Бабой-ягой из народных сказок. Приезд к Настасье Петровне сопровождает ночная «потьма», грозовая атмосфера. В доме у нее раздается пугающе-змеиное шипение стенных часов. Она постоянно вспоминает покойника-мужа, признается Чичикову (уже наутро), что 3-го дня ей всю ночь снился «окаянный» черт. Но утренняя встреча Чичикова с Коробочкой полностью обманывает читательские ожидания, разлучает ее образ со сказочно-фантастическим фоном, без остатка растворяет в быту.

С наибольшей силой это обытовление образа выражено в эпизоде со знаменитой шкатулкой Чичикова, которую тот открывает после спора с хозяйкой о цене «мертвых душ», чтобы достать гербовой бумаги для совершения купчей. Ее устройство, подробно описанное, аллегорически изображает душу Чичикова, но самый образ шкатулки как бы метонимически повторяет очертания «тезки» – Коробочки. На «обытовление» образа работает и главное положительное качество Коробчки, ставшее ее отрицательной и всепоглощающей страстью: торговая деловитость. Каждый человек для нее это прежде всего и только – потенциальный покупатель.

Небольшой домик и большой двор Коробочки, символически отражающие ее внутренний мир, аккуратны, крепки; тес на крышах новый; ворота нигде не покосились; перина – до потолка; всюду мухи, которые у Гоголя всегда сопутствуют застывшему, остановившемуся, внутренне мертвому современному миру. На предельное отставание, замедление времени в пространстве Коробочки указывают и по-змеиному шипящие часы, и портреты на стенах «в полосатеньких обоях»: Кутузов и старик с красными обшлагами, какие носили при государе Павле Петровиче. «Генеральские портреты», явно оставшиеся от покойного мужа Коробочки, указывают лишь на то, что история завершилась для нее в 1812 г. (Между тем действие поэмы приурочено ко времени между седьмой и восьмой «ревизиями», т. е. переписями, в 1815 и 1835 гг. и легко локализуется между 1820 г. – начало греческого восстания и 1823 г. – смерть Наполеона).

Однако «замирание» времени в мире Коробчки все же лучше полного выпадения из реального времени у Манилова. У нее хотя бы есть прошлое; какой-то, пусть и смешной, намек на биографию (был муж, который не мог заснуть без почесывания пяток). Коробочка обладает характером; слегка смутившись от предложения Чичикова продать мертвых («Нешто хочешь ты их откопать из земли?»), тут же начинает торговаться («Ведь я мертвых еще никогда не продавала») и не останавливается до тех пор, пока Чичиков в гневе не сулит ей черта, а затем обещает купить не только мертвецов, но и другую «продукцию» по казенным подрядам.

Коробочка – опять же в отличие от Манилова – помнит своих умерших крестьян наизусть. Но при этом она туповата; поэтому в конце концов приедет в город, чтобы навести справки, почем теперь идут мертвые души, и тем самым окончательно погубит репутацию Чичикова, без того пошатнувшуюся. Однако даже эта туповатость своей определенностью лучше маниловской пустоты, ни умной, ни глупой, ни доброй, ни злой.

Тем не менее само местоположение села Коробочки (в стороне от столбовой дороги, на боковом ответвлении жизни) указывает на ее «безнадежность», «бесперспективность» каких бы то ни было надежд на ее возможное исправление и возрождение. В этом она подобна Манилову и занимает в «иерархии» героев поэмы одно из самых низких мест.

Манилов – «сладкий» сентиментальный помещик, первый, к кому направляется Чичиков в надежде приобрести мертвые души (гл. 2). Персонаж, «собранный» из обломков литературных штампов, Манилов связан и с водевильно-комедийным типом душещипательного «карамзиниста» (непосредственно – с провинциалом Волгиным, мечтающим прорыть канал между Черным и Каспийским морями из водевиля М. Н. Загоскина «Деревенский философ»), и с мольеровским типом «глупого дворянина» (комедия «Смешные жеманницы»), и со сладким помещиком Аглаевым, владельцем имения Приютово из нравоописательного «помещичьего» романа Д. Н. Бегичева «Семейство Холмских».

Сквозь многочисленные литературные маски в образе Манилова просвечивает маска социальная. В его портрете (белокурые волосы, голубые глаза), в рисунке его поведения (приторная мечтательность при полном бездействии), даже в возрасте (около 50 лет) могут быть опознаны черты «сентиментального», душевного и пустого государя Александра I последних лет его правления, приведших страну к катастрофе. Во всяком случае, это тот же социальный тип. (Предпринимавшаяся попытка связать Манилова с Николаем I была заведомо ошибочной.) Имя жены Манилова, приятной дамы, плетущей кружевные кошельки, «Лизанька», совпадает как с именем сентиментальной героини Н. М. Карамзина, так и с именем жены Александра I. Возможно также, что образ Манилова пародийно перекликается с традиционным типом искусителя из масонской литературы XVIII в., заманивающего душу. С этим, видимо, связано название его имения – «Маниловка, а не Заманиловка», – отстоящего вдали от города и прямых дорог (хотя, заманивая Чичикова, Манилов уверяет, что до него всего 15 верст).

Сконструированность образа Манилова, отсутствие какого бы то ни было намека на биографию подчеркивают пустоту героя, «ничтожность», прикрытую сахарной приятностью облика, «великатностью» доведения. (По отзыву повествователя, Маниловни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан; черт знает что такое.) Характеры помещиков, изображенных в поэме, отражаются в вещах, которые их окружают. Дом Манилова стоит на юру, открытый всем ветрам; «покатость горы» покрыта подстриженным дерном. Видны жиденькие вершины берез. Беседка возвышенно поименована «Храмом уединенного размышления». Пруд полностью подернут ряской; повсюду серенькие избы, числом 200; в селе нет деревьев. «Окрас» дня – не то ясный, не то мрачный, светло-серого цвета, и он совпадает с колором маниловского кабинета, покрытого голубенькой краской вроде серенькой. Все это указывает на никчемность, безжизненность героя, от которого не дождешься ни одного живого слова.

Скрытой «мертвенности» Манилова соответствует бездеятельность (он не знает, сколько человек у него умерло; всем ведает сорокалетний сытый приказчик), неподвижность его времяпрепровождения (в зеленом шалоновом сюртуке или в халате, с чубуком в руке). Зацепившись за любую тему, мысли Манилова ускользают в никуда, в раздумья о благополучии дружеской жизни, о мосте через пруд, о бельведере, столь высоком, что с него можно за чаем наблюдать Москву, до которой с трудом доедет колесо чичиковской брички.

В мире Манилова нет и времени; два года заложена на одной и той же странице какая-то книга (видимо, выпуск журнала «Сын Отечества»); восемь лет длится супружество, но Манилов и его Лизанька по-прежнему ведут себя как молодожены. И действие, и время, и смысл жизни заменены словарными формулами; услышав от Чичикова его странную просьбу («Я желаю иметь мертвых»), Манилов потрясен, остается несколько минут