Жилин вздохнул. Он ощутил вдруг, насколько эфемерны усилия дипломатов на Берлинском конгрессе. Нет, он верил, что Молотову удастся добиться прекращения войны, закрепить завоеванное и даже добиться передачи под опеку СССР Ливии с Палестиной.

Сейчас-то империалистам нужен мир – не сможет Америка воевать на два фронта, отбиваться от СССР на востоке и от Японии на западе. Договорившись о «дружбе и сотрудничестве» со Сталиным, Трумэн все силы бросит на освобождение Калифорнии.

А потом что? Отдышится Америка, придет в себя и начнет потихоньку перетягивать одеяло на себя, гадить исподтишка, подкупать, свергать, врать и заманивать туземцев побрякушками.

Сколько продержится соцлагерь в составе Германии, Франции, Италии и Великобритании (всякие польши с венгриями – не в счет)? Хорошо, если лет тридцать-сорок. Хотя… «В той жизни» Хрущеву и Брежневу досталась богатая сверхдержава, и надо было не разбрасываться накопленным добром, не менять по-дикарски нефть на ширпотреб «маде ин ненаше», а вести упорную экономическую борьбу – становиться богаче и сильней «загнивающего империализма». И кто знает, может быть, тогда наступит время, когда название великой страны изменят на Союз Советских Коммунистических Республик?..

* * *

В перерыве Жилин вышел в Рыцарский зал, где толклось немало народу. Впереди вышагивал старый знакомец – барон Савада, сзади шествовали товарищи Сталин и Молотов.

Вдруг ровный ропот толпы, изредка перебиваемый смехом, перекрыл сухой кашель автоматов. Люди кинулись в стороны, и прямо на Ивана выбежало трое со «шмайссерами». Они вскинули свое оружие, и было ясно, кого именно приговорила к смерти эта троица.

Жилин действовал не инстинктивно, а вполне рассудочно. В этот момент им правила холодная решимость и беспощадность, как обычно в бою.

Иван сделал шаг, выхватывая трофейный «вальтер» и словно прикрывая собой Сталина. Нет, Жилин никогда не был склонен к самопожертвованию – для этого он был слишком рационален.

Иван просто занял наилучшую позицию для стрельбы, а то, что за спиной у него оказался вождь… Тем лучше.

Жилин словно перестал слышать. Он видел только набегавших на него троих со «шмайссерами», видел бешеные глаза, перекошенные в крике рты – и жал на спуск.

Две пули – в рот и шею. Тот из убийц, что бежал посередке, упал и покатился, обливаясь кровью.

Правую руку пронзило, будто раскаленным шкворнем. Пальцы выронили пистолет, но Жилин подхватил оружие левой рукой и вскинул.

Пуля левому – в голову.

Дуло «шмайссера» трясется, брызжет огнем.

Пуля правому – в грудь. И еще одна, и еще…

Вздрагивая от попаданий, Жилин оседал на пол, продолжая жать на спуск.

Тьма…

СССР, Москва, 5 мая 2014 года

Жилин не стал подниматься на трибуну Мавзолея, хотя первые лица государства, махавшие оттуда проходящим войскам, выглядели эпично, почти как 7 ноября 41-го. Только и разницы, что весна на дворе, да светлым камнем выложено не одно имя крупно, а два поменьше: сверху «Ленин», ниже – «Сталин».

Иван Федорович вздохнул, поглядывая на высокого седого человека, стоявшего в нарядной толпе. Это был его сын Сашка.

В иной, уже полузабытой реальности он не слишком интересовался первенцем. Накормлен? Одет, обут? Ну и все. Опомнился он много позже, когда стал дедом. Жалел сильно, что холоден был с сыном. Потому, наверное, и привязался к внуку. А потом и правнук родился. Пашка.

Вон он, подпрыгивает рядом с «дедом Сашей». А вот прадеда рядом нет – погиб «Жила».

Жилин грустно улыбнулся. Саньке он помогал всегда. Еще зимой 42-го заглянул к своей молодой… жене, продуктов привез, отрезов материи, мыла… Дескать, однополчане помочь желают.

Так и подружился. Заглядывал. Помогал. Гостил.

Сашка, безотцовщина, скучал без него, радовался, когда приходил «дед Паша». Жилин повел Сашку в первый класс, помогал в институт поступить, мирил с женой… И так все эти годы – устраивал жизнь детей и внуков, а свою собственную забросил.

С Лидой они расписались под новый, 1946 год. Тогда его как раз выписали из госпиталя. Ходил он с палочкой, прихрамывая, и правая рука висела на повязке. Ну, ничего. Живой, и ладно.

Три года они прожили с Лидочкой, ни разу не поссорившись.

А потом… Говорят, боги завистливы и не позволяют человеческому счастью длиться слишком долго.

Жену его убили бандеровцы-недобитки. Он тогда гонял этих немецких холуев по лесам и долам Западной Украины – как раз когда те неспокойные места перешли в разряд областей РСФСР.

После похорон… Вот ведь штука какая – до сих пор сердце щемит. Сколько лет прошло, а Лида в памяти как живая. Навсегда молодая и красивая…

Пару лет Жилин потратил на то, чтобы добить «бандерлогов». Извел, но…

Короче, больше он не женился, холостяковал. Не получилось у него наладить свою жизнь. Хотя…

Разве Сашка или Пашка – не его житие? Житие мое…

Самое трудное заключалось в том, чтобы не выдать себя, не признаться, кто он есть на самом деле. Как такое скажешь? Хотелось порой, просто до отчаяния, а нельзя. Стоит ли пугать родных людей, вызывать жалость к сумасшедшему старику, свихнувшемуся на почве одиночества?

– На площадь выходят бойцы 1-й гвардейской Сицилийской дивизии, – прогремели торжественные слова диктора, заглушая звуки оркестра.

Бравые ребята старательно печатали шаг, резко выворачивая головы к стоявшим на трибуне. Ах, как идут…

На громадном панно, почти до шпилей скрывавшем Исторический музей, было крупно написано: «70-летие Победы», ниже – «1944–2014», а еще ниже, георгиевскими ленточками, выводилась славная дата: «5 Мая».

Тут толстенький, кругленький старичок, чей пиджак, увешанный орденами и медалями, не застегивался на объемистом чреве, всплеснул руками:

– Батюшки! Товарищ главный маршал авиации?!

– Здорово, Дядя Миша, – улыбнулся Жилин. – Ну, ты и рюкзачок отъел!

– Хорошего человека должно быть много! – хохотнул Ерохин.

– Чего-то я давненько Долгушина не видал. Не пересекался с ним?

Лицо полковника в отставке дрогнуло.

– Помер Сергей Федорович…

– Ах ты…

Дядя Миша расчувствовался, слезу пустил.

– Не сдавай, Мишка… – Жилин приобнял Ерохина.

Дядя Миша всхлипнул.

– Что ж ты хочешь? – вздохнул Иван. – Возраст… Все мы старые развалины, в долгожители не годимся…

– Вызываю Варяга!

Иван обернулся. На него смотрел костлявый старикан, парадный китель на котором висел как на вешалке.