– Это ловушка для врагов.

Джулиан улыбнулся. На этот раз искренне. Его улыбка всякий раз разбивала ей сердце. Маркиз распахнул гардероб, достал другую рубашку и переоделся. Феба горько пожалела, глядя, как великолепное тело исчезает под льняным полотном.

Ей пришло в голову, что, если бы она могла все время жить с ним, то постоянно видела бы, как он застегивает рубашку, надевает жилет, бреется, то есть все те не самые эротичные вещи, из которых, тем не менее, складывается жизнь. Ей хотелось облегчить его страдания и разделить его ношу, сделать его жизнь проще, легче, наполнить ее страстью.

Больно. Очень больно. Да, он мог дарить ей наслаждение бесконечное множество раз. Но и причинить ничуть не меньше боли.

– Когда ваш пароход отплывает в Африку?

– Через две недели.

– И вы твердо решили уехать?

– Не вижу, что может мне помешать.

И Джулиан замкнулся. В этот момент в нем проявилось нечто общее с Харибдой, который смыкает лапы вокруг руки, тянущейся к его животу.

– Ваши раны быстро заживут, милорд.

Она говорила спокойно и сухо. Джулиан все понял и отвернулся.

– Несомненно, – в конце концов ответил он, и его голос был холоден, словно лед. Не только она умеет держать собеседника на расстоянии. – Маркварт найдет для вас корзинку и экипаж. И удачи вам, мисс Вейл, где бы вы ни оказались.

Сестры Силверторн потребовали, чтобы она объяснила свое поспешное бегство, но Феба, смеясь, заявила, что все равно не сможет рассказать, кто спас ее драгоценного кота. К счастью, они не отличались постоянством и очень скоро переключились на другую тему.

И светский водоворот милосердно увлек Фебу еще на неделю. Милосердно, потому что не позволял ей остановиться на достаточно большой промежуток времени, чтобы начать думать и чувствовать. Она пила миндальный ликер и утром просыпалась с больной головой, танцевала с кавалерами, которые не умели вести интересные беседы – только говорили фривольности, сплетничали и злословили. Она наслаждалась восхищением и завистью тех, кого не возвели на трон популярности сестры Силверторн, Уотерберн и Данди. Все вокруг скользило мимо, словно приятная ненавязчивая музыка, и ничто не затрагивало ее душу. К Фебе приставили горничную Абигайль, чтобы та заботилась о платьях, которые она привезла с собой. Ей дали несколько платьев для дневных прогулок и очень красивую накидку.

После балов дом заваливали цветами, и все они были адресованы Оригиналке. Ее имя даже появилось в колонке светской хроники в связи с лордом Камбером. Создавалось впечатление, что Камбер подумывает о серьезном ухаживании. Во всяком случае на это указывали бесконечные букеты, прибывавшие от его имени. Феба еще однажды каталась в его высокой коляске в сопровождении сестер Силверторн, Уотерберна и Данди. На каждом балу Камбер приглашал ее на вальс. Теперь она знала, что у него есть три сестры и отец, который не слишком щедро выделяет ему содержание. Еще он поведал о своей любви к лошадям, оружию, охоте и непристойным музыкальным представлениям.

Камбер не знал о ней ничего помимо того, что она Оригиналка и преподает в школе. Он ни о чем не расспрашивал, и она не спешила рассказывать, обнаружив, что лондонские молодые люди из общества больше всего любили говорить о себе.

А маркиз хотел знать все о ней.

Феба видела Джулиана еще трижды – наблюдала из другого конца зала, как он танцевал с Лизбет. Это было все равно, что смотреть на него через окно. Он существовал в параллельной жизни, в которой уже принадлежал Лизбет. А значит, был для нее потерян.

Дважды он приезжал в городской дом Силверторнов, чтобы отвезти Лизбет на прогулку, и Феба старалась в это время оставаться в своей комнате, чтобы не попадаться ему на глаза. В такие дни маркиз присылал Лизбет букеты, всегда только из белых и розовых цветов, и всякий раз чуть-чуть другие. Фебе казалось, что он не ухаживает за любимой девушкой, прелестной, как ангел, а отбывает наказание. Но, в общем, она была заинтересованной стороной и потому могла ошибаться. Ей же не было известно, о чем они разговаривают. Возможно, сидя на лошадях, они нежно ворковали друг с другом, искренне радуясь встрече. Впрочем, она в этом сомневалась.

«Никто никогда не разговаривал со мной так, как вы».

Расстояние и время лечат. Иначе и быть не может. Феба поняла, что маркиз вполне примирился с тем, что потерял ее, и теперь с глубоким удовлетворением предвкушает будущую жизнь, состоящую из снабжения Лизбет льстивыми комплиментами и красивыми платьями и воспитания невыразимо прекрасных детей. Не исключено, что со временем он заведет новую страстную любовницу и сделает свою жизнь полной. Или почти полной.

Фебе больше не приносили букетов полыни.

Так что безумие, охватившее их обоих, закончилось. Ну и слава богу.

В пятницу утром Мария обратилась к Лизбет, которая, как обычно, любовалась своим отражением – на этот раз в серебряном кофейнике:

– Ты не забыла, что сегодня бал у Сеттлфилдов? Мы все знаем, что это значит. На балу у Сеттлфилдов обычно объявляют о помолвках. Кто был в прошлом году? – Мария повернулась к сестре.

– Не помню. Я всегда забываю имена девушек, которых знала, после того, как они выходят замуж.

Сестры весело захихикали.

– Если, конечно, речь не идет об очень высоких титулах, – поспешила добавить Мария. – В «Уайтсе» заключают пари на то, что маркиз Драйден сделает предложение тебе, Лизбет.

Феба застыла, схватившись за чашку с кофе. Напиток был огненно горячий, но она ничего не почувствовала.

– Завтра Джуль встречается с дядей Джосайей в «Уайтсе», – самодовольно сообщила Лизбет и улыбнулась. – Сказал, что для решающего разговора.

– Наверное, хочет обсудить приготовления к свадьбе, – предположила Мария. – Значит, до этого он должен сделать тебе предложение.

Феба обнаружила, что сидит не шевелясь и даже боится дышать, словно наполнена чем-то легко воспламеняющимся и может вспыхнуть от малейшего движения. И, по правде говоря, она испытала даже нечто похожее на радость. Теперь Джулиан получит все, к чему так долго и упорно шел. Она знала, что он будет искренне рад, что сумел воплотить в жизнь свою мечту – вернуть фамильные земли, выполнить свой долг.

Тем не менее она избегала смотреть на Лизбет, опасаясь, что не сможет достоверно изобразить безразличие. Вообще-то это всегда удавалось ей блестяще, но все-таки не тогда, когда смотришь в огромные голубые глаза и видишь в них приговор своей мечте.

Девушки прибыли на бал к Сеттлфилдам веселой яркой благоухающей стайкой. Они вошли в особняк, где их встретили Уотерберн и Данди, и все вместе прошествовали в бальный зал.

– Что вас задержало, дамы? – спросил Уотерберн.

– Мы бы приехали раньше, но котик Фебы захотел поиграть с ее ленточкой, – объяснила леди Мария. – А он такой очаровашка. И потом у него был очень тяжелый день.