– Сестры? – повторил Пепеляев.

НЕТ, НЕ ПЕПЕЛЯЕВ. ОНИ ВСЕ ТАМ, В БОКСЕ, УСЛЫШАЛИ СОВСЕМ ДРУГОЙ ГОЛОС.

Пальцы судорожно сжались, комкая, сминая фотографию сына Саломеи. Дальнейшее произошло в мгновение ока – Пепеляев пошатнулся. Лицо его побагровело, и он рухнул как сноп на маты.

Когда в «третий» вбежали врачи, он уже хрипел.

– Пульс еле-еле! – Геворкян оказался рядом с ним одним из первых. – Это сердце, может, инфаркт, вызывайте «Скорую»! Я же говорил, я предупреждал о последствиях! Вызывайте «Скорую», реанимационную бригаду! Иначе мы его потеряем!

В тот момент, когда Катя позвонила ей с работы, Анфиса бодрым шагом пересекала двор института скорой помощи имени Склифосовского. На часах было шесть вечера. И над больничным корпусом висел оранжевый шар, клонящийся к закату.

– Алло, Анфис, привет, ты где?

– В «склифе». Помнишь, я про нашу старшую по подъезду тебе говорила – у нее с сердцем плохо стало, когда ей стояк ремонтники меняли, – Анфиса аппетитно жевала бургер, купленный в «Макдоналдсе» на Садовом кольце. – «Скорая» ее в «склиф» увезла, а сегодня она мне звонит по мобиле, просит помочь ей. Она совсем одинокая, некому навещать, а у нее туалетная бумага кончилась и паста зубная. Вот иду в кардиологию, несу, минералки ей купила, фруктов, ну и бумаги мяконькой, конечно. Уж разорилась на итальянскую. Она хорошая бабка, только наш капремонт ее совсем доконал. Немножко посижу с ней. А дома часиков в восемь буду. Где ты, подружка, я не спрашиваю. Большой милицейский секрет.

– Где-где, на работе я, скоро начну собираться домой потихоньку. Анфис, тебе что приготовить на ужин?

– А что у нас там в холодильнике есть? Рыбки хочу жареной, в гриль ее положи, и картошечки фри… Или жирно будет на ночь? Стремно? А, все равно – один раз живем. Я помидоры купила азербайджанские на рынке. Там, внизу в холодильнике. Ну все, пока, Кать, тут мне сигналят, я дорогу загораживаю «Скорой».

ЭТО БЫЛА ВПОЛНЕ ОБЫЧНАЯ ФРАЗА, которую Катя услышала в трубку. Она не удивилась, не встревожилась. Она и предположить не могла, ЧТО СЛУЧИТСЯ там, во дворе института Склифосовского, через несколько минут.

«Скорая», сигналившая Анфисе, остановилась у подъезда приемного покоя, похожего на длинный гулкий туннель. Анфиса, особо никуда не торопившаяся, подошла к приемному, когда из «Скорой» сначала выпрыгнул медбрат в синей униформе, а затем… двое штатских. В руках у них были «АК».

Анфиса застыла на месте. Увидеть вооруженных людей возле больницы… ей сразу вспомнился захват госпиталя террористами и…

– Проходите, проходите, девушка. Быстрее, тут не на что смотреть! – скомандовал один из автоматчиков. – Давайте выгружайте его!

Анфиса не знала, что автоматчиками были сотрудники МУРа, приезжавшие вместе с полковником Елистратовым в Центр судебной психиатрии. Привести в сознание Пепеляева там, в боксе, так и не удалось. Были вызваны сразу две бригады «Скорой», и врачи приняли решение – немедленно везти пациента в институт Склифосовского в реанимацию.

В «Скорую», куда загрузили Пепеляева, сели двое оперативников (автоматы они достали из багажника елистратовского служебного «БМВ» – все свое вожу с собой). Елистратов вместе с Геворкяном сели в «БМВ» и почти весь путь следовали за «Скорой». Однако, как назло… или по странному стечению обстоятельств где-то в районе площади Трех вокзалов они отстали. «Скорая», спеша довезти больного до реанимации, включила «сирену» и…

Она опередила «БМВ» на каких-то десять минут, но этого оказалось достаточно.

– Что с носилками?

– Механизм заело, не скользят, – медбрат сунулся внутрь кузова. – Сейчас я из приемного привезу, подождите!

Анфиса стояла напротив «Скорой». Она все еще колебалась и подозревала. Нет, конечно, это никакие не террористы, хоть и с автоматами… Те бы ее наверняка уже как свидетеля прикончили, но… Но что, собственно, тогда здесь происходит? Кого привезли в «склиф» под дулами автоматов?

Дверцы «Скорой» были распахнуты. Один из автоматчиков курил, отвернувшись, чтобы дым не попадал внутрь машины. Второй неуклюже присел, застегивая «липучку» на кроссовке.

И в этот момент Анфиса увидела в кузове «Скорой» человека.

У него было что-то с лицом… Потом, когда Анфиса вспоминала ЭТО, она каждый раз ощущала, будто ее насквозь пронзает острое жало. Описать ЭТО было так трудно… слов нельзя было подобрать… У ЧЕЛОВЕКА ЧТО-ТО БЫЛО С ЛИЦОМ… ЧТО-ТО ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ НЕХОРОШЕЕ, ЖУТКОЕ, ЧТО…

На какое-то краткое мгновение в этот тихий июньский вечер, когда заходящее солнце слепило глаза, как багровый прожектор, Анфисе показалось, что… эта тварь, там, в «Скорой», и на человека-то не была похожа.

Но это видение длилось лишь миг, а потом…

Тварь прыгнула на спину присевшего на корточки оперативника и рванула его голову за волосы вверх. Он только охнул и ткнулся лицом в асфальт. Второй обернулся на этот звук и успел дать очередь. Но и его опрокинули ударом в грудь, когтями вцепившись в лицо, смяв, расщепив стальное дуло автомата, словно фольгу.

А потом – только топот удаляющихся шагов.

Анфиса пришла в себя уже сидя на асфальте. Она не могла вспомнить… наверное, упала сама, когда прозвучали выстрелы? Сумка, набитая бутылками с минералкой и рулонами туалетной бумаги, валялась рядом.

Топот удалявшихся шагов…

ОН обернулся. Анфиса видела – ОН смотрит на нее, словно оценивая, прикидывая…

Теперь его лицо было совсем другим. Можно даже сказать, совсем обычным. И все же…

Ужас парализовал Анфису.

Но вот ОН отвернулся.

И скрылся.

КАК БУДТО РАСТАЯЛ… Оперативник с разодранным лицом стонал, пачкая кровью асфальт. Во двор института Склифосовского въезжал черный служебный «БМВ» с милицейскими номерами. По гулкому туннелю приемного покоя медбрат катил носилки.

Позвонив Анфисе, Катя начала медленно… очень медленно собираться домой. Полковник Гущин с самого обеда был на совещании в прокуратуре, так что узнать последние новости было не у кого.

Катя выключила ноутбук, убралась на рабочем столе – вечно такой хаос к концу дня. Достала пудреницу и блеск для губ, взглянула на себя в зеркало.

Собственно говоря…

Нет, ничего… просто…

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы раздался звонок профессора Геворкяна и он сказал: ТЕПЕРЬ МНЕ ВСЕ ЯСНО.

В подвале того жуткого дома…

ОН был сыном ясновидящей Саломеи…

А ДРУГОЙ был грабителем банка…

А ТРЕТИЙ… вот и выходит, что Пепеляев всегда был именно ТРЕТИЙ… Он был торговцем обувью и убийцей…