class="p1">– Даже у Анны Илларионовны? – изумился консул.

– Даже у неё, – кивнул мужчина. – Она сидела на последнем ряду в полутёмном помещении. Ей ничего не стоило выйти в любой момент и…

– То есть, вы считаете, что это сделала нянечка? – уточнил Семён Михайлович, – Но доказательств у вас нет.

– У меня складывается впечатление, что это она, – кивнул Кирилл. – Неудовлетворительное алиби. Да ещё и эта ручка темперметра у неё под кроватью.

В ответ на это учёный, будто решившись, хлопнул себя по коленям:

– Ну что же, я тогда признаюсь, что по моим наблюдениям и размышлениям убийцей может быть только Ермолкин. Вот не лежит у меня к нему душа, – мужчина положил ладонь на грудь. – Скорее всего, придушил её, но не до конца, и сам же и забрал украшения. Пьяный был, потому и не помнит этого.

– А я думаю, что это сделал Дадиани, – сказал Позумцев.

– Почему? – спросил Семён Михайлович.

Консул пожал плечами:

– Как и у вас, душа не лежит к Алексею, так и у меня…

– Только из-за того, что он кавказец? – изумился Семён Михайлович.

– Ну что же вы! Что же вы из меня ксенофоба-то делаете?

– Не ссорьтесь, господа! Прошу вас! Ни у кого из вас нет доказательств. Дело это крайне запутанное и тёмное, – сетовал Кирилл Петрович. – Да ещё эти Хомяковы…

– Какие Хомяковы? – переспросил учёный.

– В обед старпом привёл ко мне молодых супругов, – начал объяснять мужчина. – Они были свидетелями того, как Софи кричала из своей каюты.

– Кричала? – оживился Позумцев, – Она назвала имя убийцы?

– Если бы назвала, то мы бы сейчас с вами не ругались, – покачал головой Кирилл, протягивая им листок бумаги с написанным текстом. – Если верить их словам, то она кричала вот это.

– Что? Что это? – Семён Михайлович, взяв лист, прочитал вслух, – «Я видела… я всё видела! Меня заперли намеренно! Ненавижу.… Спасите!»

Отложив бумагу, он добавил:

– И? Это что-то означает?

– Скорее всего, ровным счётом ничего, – махнул рукой Позумцев. – Обычные слова отчаявшегося человека, молящего о помощи на пороге смерти.

– Позвольте, голубчик! – изумился Семён Михайлович. – Ведь она прямым текстом говорит, что «всё видела». Значит, она видела что-то важное?

– Но что? Что она могла увидеть? – парировал Николай Григорьевич. – И где? В иллюминаторе бескрайнее море, а в окошке двери…

Кирилла Петровича будто молнией поразило. Его собеседники продолжали переговариваться, спорить и приводить свои доводы, но он их почти не слышал. Он наконец-то нашёл тот сокрытый смысл, который таился в словах девушки.

– Кирилл Петрович? – услышал он голос консула. – Вы нас пугаете. С вами всё в порядке? Может, воды?

Оба мужчины, притихнув, смотрели на него.

– Вы уже минут пять сидите и молча смотрите в стену, – заметил Семён Михайлович.

– Как же можно было не понять, – ответил Кирилл, проведя рукой по волосам. – Ведь она кричала, что её заперли намеренно!

Оба мужчины, едва не вырывая листок из рук друг друга, снова перечитали последние слова Софьи Ильиничны.

– И что из этого вытекает? – недоумевал Николай Григорьевич.

– Ведь ручку могло попросту заклинить. Или она могла запереться на ключ, и в панике позабыть, куда его дела. Но она кричала о том, что её заперли намеренно, – уточнил он, подняв указательный палец. – А это значит ровно то, что она ВИДЕЛА лицо убийцы. – Кирилл встал и принялся ходить по гостиной, от одной стены к другой. – Возможно, даже видела в тот момент, когда рука этого злодея перекрыла выход в коридор. Мне неведомо, заметила ли Софи в тот момент отвёрнутый темперметр и отсутствие его ручки, но она точно видела человека, который запер её. – Кирилл снова провёл рукой по волосам, приводя их в порядок. – Может, девушка решила, что это какая-то шутка или некая лёгкая форма мести – показать ей, что она беззащитна и не сможет выйти. Но чуть позже, когда вещи в каюте стали вспыхивать одна за другой, Софья осознала серьёзность ситуации. И поняла, что ей не жить.

– Очень хорошо, – кивнул консул. – А чем нам это поможет?

– Я очень надеюсь, что как только в её комнате начался пожар, Софи каким-то образом смогла оставить нам знак или подсказку, указующую на личность убийцы.

– Вы думаете? – вздёрнул брови учёный.

– Я уверен, – кивнул Кирилл.

Кирилл Петрович совершенно неожиданно ворвался в лазарет.

– Снова вы, любезный? – устало улыбнулся судовой врач. – Сколько ещё?

– Мне нужно осмотреть тело, – ответил мужчина.

В комнате на койке всё также лежало накрытое простынёй тело, а рядом сидел Илья Иванович. Видимо, запах начавшего разлагаться трупа его не слишком сильно волновал.

– Матерь Божья! Вы что же, всё это время были здесь? – изумился вошедший Кирилл.

Старый граф поднял на него пустой взгляд. Кожа вокруг глаз была красной от обилия слёз. Казалось, он постарел разом на пятнадцать лет.

– Я… здесь всё время… – граф виновато опустил голову. – Анна Илларионовна мне приносит поднос с едой, но я… мало к чему могу притронуться.

– Вам надобно выходить в люди. Вы не должны прятаться здесь. – Кирилл подошёл к койке и, отогнув край простыни, которым было накрыто тело, принялся осматривать обгоревшие руки. – Поймите же, наконец, что вашу дочь не вернуть в мир живых.

Граф, наблюдая за действиями мужчины, нахмурился:

– Что вы ищете? Прошу вас, прекратите. – Он уже готов был воспротивиться действиям Кирилла и вывести его из помещения. – Вы позорите…

На шум в комнате вошёл судовой врач, который стал молча наблюдать за происходящим, сложив руки на груди.

– Вы ищете что-то конкретное? – спросил он.

– Сам не знаю, что искать… но что-то должно быть. – Кирилл подошёл к койке с правой стороны.

– Что-то конкретное? – переспросил врач. – Возможно, я что-то видел, но не придал этому значения.

Руки Софи уже стали коченеть, поэтому Кириллу Петровичу пришлось присесть на корточки и, задержав дыхание, поближе придвинуться к ладоням бездыханного и уже подвергшегося разложению тела.

– Вот оно. Вот оно! – воскликнул он. – Так я и знал.

– Вы что-то нашли? – изумился граф. – Улику?

– След, который вполне может привести к улике! Прошу вас, посмотрите сами.

Илья Иванович присел рядом, и Кирилл указал ему на ребро ладони со стороны мизинца. Здесь пожелтевшая и потрескавшаяся кожа ещё хранила следы синих чернил.

– Ваша дочь имела обыкновение писать по вечерам? – поинтересовался Кирилл. – Она вела дневник? Или возможно обмолвилась вам, что хочет написать письмо?

– Насколько я знаю, нет, – пожал плечами граф. – Писать она не любила. Письмам предпочитала короткие записки. Но скажите же мне, этот след чернил что-то означает?

– О, он означает очень многое, – Кирилл искренне улыбался. – Собственно, для нас это едва ли не единственная зацепка.

Кирилл, а