Я изложил здесь содержание рассказа с целью провести параллель между литературным Дюпеном и мосье Дюпоном. Литературный Дюпен доверяет своему преданному товарищу как в ситуации с письмом, так и в других рассказах трилогии.

В отличие от литературного Дюпена мосье Дюпон едва ли вообще считает меня товарищем и соратником, ибо упорно и без объяснений отметает мои идеи и предложения, будь то беседа с Генри Рейнольдсом, из-за которой Дюпон высмеял меня, или недавний план сорвать Баронову лекцию. Зато сам Барон Дюпен во всех своих начинаниях только приветствует как свидетелей, так и помощников!

Затем я подумал о способности Барона менять внешность и повадки. И снова возникла параллель с литературным Дюпеном, использовавшим зеленые очки, чтобы одурачить своего оппонента, хитроумного министра Д., героя «Похищенного письма».

А как быть с адвокатским прошлым Барона Дюпена? В последние дни я стал подчеркивать в трилогии о Дюпене те строки, где внимательный читатель может усмотреть намек на профессию К. Огюста Дюпена. В «Тайне Мари Роже» имеются пассажи, указывающие на близкое знакомство Дюпена с законодательством, позволяющие предположить, что он имел адвокатскую практику. Совсем как Барон Дюпен.

А инициалы, это загадочное «К», едва ли интересное поверхностному читателю? К. Огюст Дюпен. К. Дюпен. Не расшифровывается ли «К» как «Клод»? И ведь уже ко второму рассказу из серии герой Эдгара По фигурирует как «шевалье» — то есть «кавалер» — то есть «К»! Шевалье К. Огюст Дюпен. Барон К. Дюпен.

Все это хорошо, но как быть со сребролюбием Барона Дюпена? Увы, в тексте достаточно указаний на материальную выгоду, получаемую — притом охотно и согласно собственному плану — К. Огюстом Дюпеном; во всех трех рассказах его способности щедро вознаграждаются!

Вдобавок Барон Клод Дюпен спорил со Снодграссом, яростно отрицал, что смерть По наступила в результате злоупотребления алкоголем. А в тот же самый день в «Глен-Элизе» Огюст Дюпон позволил себе согласиться с этим оскорбительным предположением. Его равнодушный комментарий относительно пьянства Эдгара По звенел у меня в ушах, наполняя все мое существо горечью и стыдом. «Сумеем мы доказать, что По не пил в тот вечер? Насколько мне помнится, я не выражал подобной уверенности». Каково?

Итак, я внимательно рассмотрел семена этого соображения и позволил им прорасти; действительно, что если Барон Дюпен и есть настоящий Дюпен, а я жестоко заблуждался? В конце концов, разве не во вкусе Эдгара По этот жизнелюбивый философ, этот эксцентричный мистификатор, так пугавший и терзавший меня? В письме ко мне По объяснял, что рассказы про Дюпена остроумны не столько потому, что в них описаны методы гениального аналитика, но главным образом благодаря «атмосфере». И ведь Барону очевидно, насколько важны эффектные «выходы на сцену» и как помогает в расследовании трепетное поклонение, в то время как Дюпон упрямо игнорирует и даже презирает всякий «антураж». Я никак не ожидал, что эти мысли — в том числе мысль о собственном столь продолжительном заблуждении — сбросят груз с моей души.

Озарение наступило поздно вечером, однако я прокрался вниз по лестнице и бесшумно покинул «Глен-Элизу». Я направился к гостинице, где жил Барон Дюпен, и через полчаса был у его двери. С трудом переводя дыхание — это гулкое, предательское эхо крамольных мыслей, — я постучал, даром что волнение и трепет наверняка помешали бы говорить. Из-за двери донесся шорох.

— Возможно, все эти месяцы были отравлены моими заблуждениями, — пролепетал я. — Пожалуйста, позвольте мне сказать несколько слов. Постараюсь не докучать вам долго.

Я оглянулся с целью удостовериться, что за мной не следят. Дверь приоткрылась, я поспешил сунуть ногу в щель. Я знал — времени на объяснения в обрез.

— Барон Дюпен, прошу вас! Мне кажется, мы должны поговорить сию минуту! Мне кажется — нет, я уверен, — что вы тот, кого я искал.

— Барон?! Неужели в этой гостинице живет настоящий барон?

За дверью стоял бородач в ночной сорочке и шлепанцах, со свечой в руке.

— Простите, это номер Барона Дюпена?

— Нет, барона мы не видели! — огорченно ответствовал бородач, на всякий случай оглянувшись, — словно некий барон, не замеченный им поначалу, мог притаиться под стеганым одеялом. — Впрочем, мы только нынче прибыли из Филадельфии.

Я промямлил «Извините» и поспешил в холл, а оттуда на улицу. Барон часто менял гостиницы, а я в своем расстройстве проворонил последнее перемещение. Мысли мои путались, противоречивые планы рождались в воображении. И вдруг я почувствовал на затылке чей-то взгляд. Я замедлил шаг. О нет, то была не галлюцинация — то был красивый негр, уже виденный мной. Спрятав руки в карманы пальто, он стоял под уличным фонарем. Впрочем, мне могло и померещиться — фонарь освещал негра лишь мгновение, затем он шагнул из круга и растворился во тьме. Зато с другой стороны маячил один из двоих старомодно одетых субъектов, что следили за Бароном. Сердце упало, затем запрыгало. «Окружили! — думал я. — Окружили!» Я пошел быстро, почти побежал, вскочил в наемный экипаж и велел кучеру гнать обратно в «Глен-Элизу».

Ночь я провел не во сне, а в полубреду. Перед мысленным взором Дюпон и Барон менялись местами, сопровождаемые звонким, сладостным смехом Хэтти Блум. А утром явился посыльный с запиской от библиотекаря. Записка касалась человека, что передал для меня статьи об Эдгаре По, — те самые, в которых содержался намек на существование настоящего Дюпена. Библиотекарь вспомнил, кто передал эти статьи; точнее, он вновь увидел этого джентльмена и поспешил взять у него визитную карточку и переслать мне.

Человек этот был Джон Бенсон; имя мне ничего не говорило. Судя по глянцевой визитной карточке, уроженец Ричмонда; впрочем, от руки приписан балтиморский адрес. Выходит, некто хотел сподвигнуть меня на поиски истинного Дюпена? Некто имел мотивы для доставки Дюпена в Балтимор, с тем чтобы он расследовал обстоятельства смерти По? И для этой миссии некто избрал меня?

Говоря по правде, я не особенно надеялся пролить свет на личность и помышления этого человека. «Скорее всего, — думал я, — престарелый библиотекарь, пусть и из лучших побуждений, попросту обознался — и не мудрено, ведь прошло два года и видел он этого Джона Бенсона мельком».

Не Джон Бенсон, а образы, нынешней ночью словно выползшие из теней, меня окружавших, занимали мои мысли. И прежде чем выйти из дому, я достал коробку, где отец хранил револьвер, пригождавшийся ему в деловых поездках по не столь цивилизованным, как штат Мэриленд, районам. Револьвер я спрятал в карман пальто и лишь затем отправился по адресу, указанному в визитной карточке Бенсона.

Я шел по Балтимор-стрит и вдруг в отдалении, у витрины модного магазина, заметил Хэтти. Я несмело помахал ей, не представляя, какова будет реакция; может быть, Хэтти просто уйдет, притворившись, что не видит меня.

Неожиданно Хэтти бросилась ко мне и заключила меня в объятия. Невозможно выразить, как я обрадовался этому проявлению нежных чувств, с каким наслаждением обнял Хэтти; но сразу же испугался, как бы сквозь пальто она не почувствовала револьвер, как бы не вернулись, чтобы терзать ее, сомнения в моей преданности и здравом уме. Хэтти вдруг отпрянула, словно опасаясь недобрых глаз.