– Опять Джульетта?

Взглянув на Люка Варнера, Нора почувствовала боль, которую испытывала Джульетта до того момента, как прыгнула в Сену. Он, должно быть, заметил это, потому что сделал еще один шаг, наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Джульетта, это ты?

Она обнаружила, что у нее больше не получается совладать с эмоциями. Слезы потекли по щекам, и девушка встала. Или это Люк ее поднял? Она не знала, но первое, что она сделала, – обняла его и нежно поцеловала в губы.

– Ты вернулась ко мне?

– Вернулась.

– Прости меня, Джульетта. – Он не выпускал ее лицо из ладоней. – Я ужасно себя повел.

Нора знала, что он имел в виду. Воспоминания и боль оказались настолько близки, как будто все произошло не сорок лет, а несколько часов назад. Насколько она знала, все это вполне могло произойти и вчера. Нора одновременно была и собой, и другим человеком. Она как будто набросила собственную плоть на скелет Джульетты. Она расширила опыт Джульетты, чем одновременно усилила и смягчила боль.

– Я любила тебя, и ты это знал. Как ты мог так поступить?

– Я тоже любил тебя, но боялся своих чувств. Я сомневался, что мы сможем быть вместе. Ты никогда не узнаешь, как мне было стыдно… – Нора заметила слезы в его глазах и напряженные желваки на скулах. Он пытался держаться.

– После моей смерти.

Люк закрыл глаза.

Нора притянула его к себе и поцеловала. За поцелуем последовали лестница, его комната, его кровать. Долгий день, переходящий в ночь и утро, как будто в попытках наверстать упущенное.

Нора Уилер

Париж, март 1940 года

Когда Нора свернула на Рю-дез-Эколь, в Париже царила зловещая тишина. Она привыкла видеть мешки с песком, пропавшие статуи, грузовики, выезжающие из города. Поскольку гордые парижане боялись, что их дома превратятся в руины, они начали упаковывать ценные вещи и укладывать их в грузовики, которые с осени 1938 года мчались на юг непрерывным потоком. Детей тоже не было. Парки опустели. Детей упаковывали, точно сокровища, и отправляли в Бургундию.

Те, кто остался в Париже, пристально следили за линией крепостей и баррикад, тянущейся с севера в Ла-Ферте до реки Рейн. Линия Мажино обещала сдержать немецкие войска. На всех званых обедах теперь обсуждали, выдержит ли она. Париж должен был выстоять – не только город, но и образ жизни. В Париже было что-то особенное, что нужно было защитить, поэтому горожане убирали вещи и укладывали один на другой мешки с песком, прислушиваясь к приближающимся звукам. За последний год количество званых ужинов заметно уменьшилось. Люди отказывались от приглашений, потому что «на короткое время» уезжали на юг или в Америку, чтобы увидеться с семьей. Но никто из них так и не возвращался. Тихое опустошение города стало молчаливым вотумом недоверия к широко разрекламированной линии Мажино.

Нора зашла в книжную лавку на улице Рю-дез-Эколь. Каждую неделю закрывалось все больше и больше магазинов, и для девушки стало привычным делом добраться до магазина лишь для того, чтобы обнаружить закрытые ставни. Тогда ей приходилось начинать поиски работающих магазинов, пусть даже в других районах. Когда к ней вернулись воспоминания о Джульетте, она гуляла по улицам, глядя в окна, восхищаясь переменами. А еще – долгое время стояла у Пон-Неф, пытаясь найти в себе смелость посмотреть вниз. Девушка, которая прыгнула в воду, казалась близка ей переживаниями, однако Нора прожила целую жизнь, полную собственных горьких моментов, оставивших на сердце неизгладимые следы.

Проходя мимо газетного киоска, Нора взглянула на обложку Le Figaro. Муссолини объявил, что присоединяется к Гитлеру, и британцам не удалось совершить воздушный налет на Зюльт. На прошлой неделе раздавали противогазы, но Нора почему-то сомневалась, что увидит эту новость в газете.

В отделе с англоязычной литературой она вдруг заметила Лиллибет Дентон. Точнее, это Лиллибет Дентон шпионила за Норой. И в этом заключалась вся проблема.

– Это вы? – раздался голос снизу.

Опустив голову, Нора заметила улыбку подруги. На мгновение на нее нахлынула радость, но счастье длилось недолго – безопасный мир, который Нора создала с Люком, в одночасье разрушился.

– Это же вы! А все твердили, что вы утонули! – Лиллибет закрыла лицо рукой и засмеялась. – Упоминалась какая-то вечеринка в мою честь на борту корабля, – продолжала она. – Вы знали об этом? Да я под дулом пистолета туда не поеду! Я думала, что это все чушь собачья.

Нора улыбнулась привычке подруги разрывать слова надвое. Чушь со…бачья. Нора скучала по ней и теперь понимала, насколько абсурдным казалось приглашение Лиллибет в круиз на день рождения в Лос-Анджелес. Если бы Нора не была настолько подавлена смертью Билли, она бы с большим вниманием отнеслась к приглашению.

– Что ж, я не умерла, как вы видите. – Нора обняла подругу.

– Да, но выглядело так, будто вы и правда в воду канули, – заметила Лиллибет, касаясь ее волос. – Я вас едва узнала!

– Это естественный цвет, – объяснила Нора. – Краску для волос достать все труднее.

– О, это верно, – согласилась Лиллибет. – Через два дня я отплываю в Штаты и надеюсь, что нас не потопят. – Женщина уставилась на Нору так, словно пыталась разглядеть каждую морщинку и каждую пору на ее лице. – Нора Уилер, что с вами случилось?

– О, Лиллибет… это долгая история. Меня спасли от очень плохого человека.

– Говорят, вы убили Билли. Я не верю в эту чушь.

– Нет, – заверила Нора. – Я не стреляла в Билли. – Свое утверждение она считала справедливым. Пусть здесь было замешано проклятие, но на спусковой крючок она не нажимала. Это сделал Клинт.

Клерк, похлопав Нору по плечу, сообщил, что перевод Эмиля Золя, который она искала, отсутствует. Нора улыбнулась и спросила, когда его можно ждать. Клерк поднял палец, чтобы проверить. Вернувшись к Лиллибет, Нора обнаружила, что бровь подруги приподнята.

– Вы очень хорошо владеете французским, – заметила та.

– Что ж, я живу здесь, – призналась Нора. – Париж прекрасен, как вы и говорили.

– Да, но у вас совсем нет американского акцента, – изумлялась женщина. – Как странно.

Нора знала, что должна была найти хоть какое-то объяснение, но как объяснить, что на самом деле она француженка из Шаллана, которая спрыгнула с моста Пон-Неф в конце прошлого века? Она не могла рассказать, что иногда, посещая Лувр, садилась перед картинами Огюста Маршана, чтобы посмотреть на саму себя – молодую девушку, которая позировала художнику почти сорок пять лет назад. Лиллибет вряд ли приняла бы правду, поскольку та казалась слишком безумной.

Подняв воротник плаща, Нора обеспокоилась тем, что Лиллибет привлекала к ней внимание. Страх быть найденной возник интуитивно. Внезапно она почувствовала покалывание, как тогда, когда начала играть на пианино в Беверли-Хиллз. Оно началось на кончике языка и разлилось по всему телу. Вспомнив Пон-Неф, когда какой-то мужчина пытался помочь Джульетте, Нора поняла, что будет дальше. Ее рот начал говорить слова, которые ей не принадлежали: