– Приятно слышать такое, – отозвался он.

– А теперь моя очередь, – вдруг бросила Лана.

Лахлан побледнел. У него задрожали губы, но как он ни пытался напомнить себе о своей железной воле, отказаться от ее предложения он не смог.

Лана взяла мыло и намылила его грудь, живот, затем мягко взялась за его плоть, и он сразу забыл обо всем. Благодаря мыльной пене ее движения были легкими, нежными, скользящими и от этого еще более мучительными и приятными.

– Лана, – хрипел он. – Лана…

Пользуясь удобным моментом, она села верхом прямо на его естество так, что оно скользнуло внутрь ее, и сжала его внутренними мышцами. Лахлан невольно дернулся навстречу, но она не позволила ему ускориться. Чуть толкнув его в грудь, чтобы он откинулся назад, она сама взялась за работу. Лахлан не стал сопротивляться, позволив ей делать с ним все, что ей было угодно.

Лана подвигалась туда-сюда, занимая положение поудобнее, а потом принялась за дело. Она то раскачивалась взад-вперед, то совершала вращательные движения, и чем шире она делала круги, тем было приятнее и ей самой, и ему.

– Да, да, – рычал Лахлан. Он не подгонял ее, не подстраивался под ее движения, а просто предоставил ей полную свободу действий. И он не ошибся.

Лана оказалась способной ученицей. Воодушевленная его немым одобрением, она продолжала свои ласки с удвоенной энергией. Следуя его примеру, она принялась целовать, а затем гладить руками его грудь и соски. Это произвело ошеломляющий эффект. Он раскрыл глаза и крепко ее обнял, словно желая слиться с ней в одно целое.

– Ну как, тебе нравится. Лахлан? – прошептала она, глядя ему в глаза.

– Да, да, – рычал он, а она продолжала ласкать его, точно так же как и он, ускоряя свои движения.

– Я больше не могу.

– Можешь, мой дорогой, можешь.

Лана продолжала скакать на нем, а у него оставалось все меньше и меньше сил выносить эту сладкую пытку.

Их общие стоны разносились по всей комнате. Их могли услышать Даннеты, ночевавшие на одном с ними этаже, но Лахлану и Лане уже было все равно. Не выдержав, Лахлан крепко обнял девушку, взяв инициативу в свои руки. Он с силой втолкнул себя внутрь ее, затем снова и снова. Наступила минута, которую они оба ждали с таким вожделением. Минута, которую они отдаляли столько, сколько было сил, для того, чтобы доставить друг другу еще больше удовольствия. Его движения учащались, усиливались, становились абсолютно неудержимыми.

И вот наступил долгожданный взрыв, они словно воспарили вверх, прижимаясь друг к дугу. Общая судорога сотрясала их тела, сплетая их в одно целое, нераздельное, общее естество.

Наконец, они затихли, но оставаться в ванне дольше было неудобно. Они вылезли из теплой воды, и им сразу стало холодно. Лахлан схватил одно из полотенец и подал его Лане. Вытершись насухо, они удобно устроились возле горевшего камина.

Говорить им не хотелось, да и о чем можно было говорить после того наслаждения, которое они только что испытали. Они тихо сидели, изредка перекидываясь словами и потихоньку поедая угощения со стоявших на столе блюд.

Лахлан ушел только на рассвете. Лана не хотела его отпускать, но он напомнил ей, что скоро им всем отправляться в путь.

Завтра она будет дома – от этой мысли на душе у Ланы стало светло. Перед ее мысленным взором возникли милые ее сердцу, знакомые с детства родные края.

Голова у Ланы сладко кружилась, глаза сами собой закрывались, ею медленно овладевал сон. Крошечная тревожная мысль выскользнула из глубины расслабленного сознания: что ждет их в будущем, как им быть, что надо сделать для того, чтобы Лахлан забыл о своем проклятии и успокоился?..

Она вспомнила о той странной штуке, которая, как он уверял, должна была помочь ей предохраниться от беременности. Ради его спокойствия она была готова на все.

Лана заснула с мыслями о нем. На ее лице сияла тихая счастливая улыбка, но постепенно погасла и она. Наступал новый день.

Путь из Фосса до земель Даунрея оказался намного короче, чем полагал Лахлан. Но каким бы коротким он ни был, сидеть рядом с Ланой и притворяться безразличным и равнодушным для Лахлана было невыносимо тяжело. Он не мог думать ни о чем другом, кроме как о ней и о тех удовольствиях, которые ожидали их в скором будущем. К счастью, Александр, охваченный хозяйскими заботами и планами по увеличению его доходов, взял инициативу в свои руки и говорил, почти не закрывая рта. Это было настолько удивительно, что никто – ни его жена, ни Лана, ни тем более сам Лахлан – почти его не перебивали, а лишь с немым благоговением слушали.

Впрочем, Лахлан только делал вид, что слушает, на самом же деле он, изредка переглядываясь с Ланой, мечтал об одном – об очередном их ночном свидании.

Мечты мечтами, но Лахлан не собирался упускать ни один удобный момент.

Когда Ханна просила остановить карету, чтобы выйти, а заодно с ней всегда выходил и ее муж, Лахлан оставался наедине с Ланой. Он нежно обнимал ее и целовал, целовал, стремясь насладиться теми короткими мгновениями счастья, которые им дарила каждая остановка. Хотя он, пока они ехали, твердил про себя, что так поступать нехорошо, желание поцеловать ее перевешивало все доводы рассудка.

Для него было сущей пыткой сидеть рядом и не сметь даже прикоснуться к ней.

Он мучился и страдал.

Но когда страсть немного его отпускала, он с горечью вспоминал о своих благих намерениях, о том, как дурно он поступает с девушкой. Он, в сущности, ее соблазнил и вместо того, чтобы скрывать ее позор, все время норовит сделать его явным для всех. Понимая всю серьезность и весь ужас их положения, Лахлан намеренно отворачивался и закрывал глаза, предпочитая строить воздушные замки, не имевшие ничего общего с реальностью.

Он жил в воображаемом мире, умышленно избегая всяких мыслей о том, что может ждать его и Лану в будущем. Мысль о возможном ребенке приводила его в ужас. Каждый раз, вспоминая об этом, он судорожно искал выход и не находил его. Проще всего было отказаться от Ланы, причем это сразу решило бы все проблемы, но подобная мысль даже не приходила ему в голову.

Внутри его сидел похотливый зверь, требовавший утоления страсти. И ради этого Лахлан был готов на любые жертвы, которые не могли привести ни к чему хорошему.

Хуже того, к страсти примешивалась другая, не менее бредовая фантазия, – что Лана сумеет ему помочь. Это была какая-то призрачная, эфемерная надежда, тем не менее он отчаянно за нее цеплялся. Он верил в чудесный дар Ланы, в какое-то сказочное сплетение обстоятельств, которое позволит ему вырваться из западни, из ловушки, расставленной судьбой. И в этом он опять же походил на зверя, затравленного, отчаявшегося, цеплявшегося за любую, самую безумную надежду.

Ему изменяли рассудок и воля, и только одно глупое сердце еле слышно уверяло его, что все обойдется, что не надо отчаиваться.