– Нет.

– Они мне сказали, что теперь, когда я стану старшей сестрой, мне надо быть благоразумней.

– Вот так прямо и сказали?

– Да, а потом еще прибавили, что мне пора начинать вести себя так, как положено юной леди.

– С трудом могу себе такое представить.

Изабелл надула губы:

– Папа называет меня сорвиголовой.

– Неужели именно так?

Изабелл мрачно кивнула.

– А ты не знаешь, что значит сорвиголова?

Лахлан улыбнулся:

– Я думаю, так зовут девочку, которая стреляет из лука по картинам.

– Я ведь стреляла только в одну.

– Да, но, боюсь, это в точности соответствует слову «сорвиголова». А может, даже выходит за его пределы.

– Да-а, тогда это не так уж и плохо.

– Нет, это как раз очень плохо.

В этот момент они вошли в гостиную, где собрались все.

Эндрю и Сюзанна тихо спорили друг с другом: Эндрю настаивал, чтобы Сюзанна больше отдыхала, а она возражала, говоря, что она не кукла и что ей виднее. Александр и Ханна смотрели друг на друга влюбленными глазами, он при этом держал руку на ее животе, чтобы лучше чувствовать толчки ребенка, и говорил, что у них обязательно будет сын, крепкий и здоровый. Магнус едва ли не влюбленным взором смотрел на стоявшую в буфете шеренгу бутылок виски и многозначительно покашливал…

Эта семейная картина радовала Лахлана, но прежде всего его внимание было обращено на Лану. Она сидела возле камина, и от одного взгляда на нее его сердце забилось чаще и сильнее. Даже теперь, когда после свадьбы прошло полгода… Даже в ее положении, когда ее талия была лишь немного тоньше, чем талии ее сестер.

Увидев его, Лана встала и пошла навстречу. Двигалась она медленно и осторожно. Она шла, не сводя с него глаз. Его жена. Его любовь.

– Дорогой. – Она подняла к нему лицо. – Неужели ты опять был в картинной галерее?

– Да там, где же еще, – пробурчала Изабелл.

Хотя Лахлан бросил на девочку предостерегающий взгляд, она даже внимания на него не обратила. Изабелл вообще не придавала никакого значения условностям.

– Как сегодня чувствует себя моя герцогиня? – прошептал он.

– Чудесно, – ответила Лана. – Знаешь, так приятно видеть всех здесь!

– Да, мне тоже.

– Хотя в этом есть небольшое неудобство, – лукаво улыбнулась она.

– Какое? – Он удивленно приподнял брови.

– Когда нас было только двое, мы могли целоваться, когда нам вздумается.

Лахлан хотел было возразить, что никакие гости не смогут помешать ему целовать ее столько, сколько ему хочется. Для того чтобы это доказать, он поцеловал ее, но воспитание дало о себе знать: поцелуй вышел сухим и коротким, совсем не похожим на те, какими они обменивались в своей спальне. Да и фырканье бестактной Изабелл тоже не способствовало проявлению страсти.

Лахлан усмехнулся.

– Я буду целовать тебя сегодня ночью в спальне, где нам никто не помешает, – шепнул он Лане на ухо.

Она улыбнулась в ответ:

– Прекрасно. И, главное, там не будет Изабелл.

Обед удался на славу: было шумно и весело, за столом звучало много шуток и смеха; все получили огромное наслаждение. Лахлан даже думать забыл о своем проклятии. Разошлись лишь поздно вечером, когда все устали и охрипли от смеха. Но он не остался один, рядом с ним была Лана, помнившая о том, что так его тревожило и все никак не хотело отпускать.

Большую часть ночи они занимались любовью. Нежно, не спеша, наслаждаясь каждой минутой. Лахлан думал, что любовь поможет ему дожить до утра, что если он не заснет, то обязательно увидит зарю и рассвет.

Но в конце концов они оба так устали, что незаметно уснули.

Лахлан проснулся внезапно, словно от толчка. Сквозь щель в занавешенных окнах пробивался яркий свет. Солнце уже взошло, и наступил день. Он не сразу понял, что это не просто обычный день. Нет, это был новый день, несущий новую жизнь. Новое огромное счастье.

Лана повернулась к нему, положила руку ему на грудь так нежно, что у него замерло сердце, и поцеловала его. Он с радостью приник к ее губам, впитывая с поцелуем вкус и радость жизни.

Лахлан невольно прижался к ее животу и вдруг замер, ощутив биение другой – новой жизни. Это поразило его. Лахлан вдруг осознал, что это его ребенок. Его наследник. Теперь у него есть наследник. Со старой жизнью было покончено, как и со старыми страхами. Навсегда.

Он принялся целовать жену. В его глазах стояли слезы радости и немой благодарности.

Лана открыла глаза, чудесные синие глаза, в которых можно было утонуть, и ласково ему улыбнулась.

– Доброе утро, – растроганно прошептал он.

– С днем рождения, – искренне ответила она, прижимаясь к нему, затем, лукаво усмехнувшись, прошептала: – Старичок.