За день беглые ушли далеко. Они торопились, их подгонял страх. На ночлег повалились вповалку вымотанные и издерганные. Но сон не дал спасения.

Вой поднялся далеко за полночь. Это был вой гигантского животного с трубой вместо морды и вихрем вместо дыхания. Беглые соскочили со своих лежанок, похватали оружие.

– Что это?

– Такого не было.

– Проклятье…

Вой накатывал волнами, давил барабанные перепонки, толкал в грудь и ломал череп словно тиски.

Темнота поднималась как стена на расстоянии пяти шагов. Луны пропали, звезды не зажглись.

Тяжелый клинок отлит из темноты – казалось, если опустить его, тьма потечет по лезвию и закапает на мостовую. Малка подняла кинжал и выставила перед собой.

Вой шел с той стороны, откуда пришли беглые, вой шел по их следам, и он приближался.

– Что там?

– Не видно…

– Тьма!

– Тихо! Там кто-то идет…

– Кто?!

– Тихо!

Взяв наизготовку оружие, беглые вглядывались во тьму. В темноте стали проявляться смутные фигуры. Они угадывались только по контурам, еще более черным, чем сама темнота. Фигуры приближались.

Движения их состояли из тошнотного мотания, дерганных рывков и неровного переваливания, будто шагали бурдюки, наполненные жидким студнем.

– Проклятие!

– Гмуры!

– Не может быть!

– Проклятие…

Первым шел тот беглый, что умер утром. Чернота толчками выходила из его рта и стекала на грудь. Второй плелся в двух шагах за ним, его лицо словно кувшин из белой глины. Через резкие трещины в кувшине выплескивалась чернильная мерзость. Третий катился комом слизи со смутно угадываемыми контурами рук и ног. Четвертый нес вместо глаз дыры сочащиеся черным гноем.

За мертвыми беглыми качались еще фигуры – бесформенные, мертвые, проклятые.

Это бы те, кого забрало проклятие. Гмуры?

Проклятие вело их, подталкивало в спину чудовищным звериным воем, тянуло как марионеток за руки и ноги, тащило, волокло по плитам мостовой.

Беглых парализовало. Ужас сковал их, проникнув до каждой клеточки вибрирующим давящим воем.

Проклятый подошел совсем близко. Кто-то из бойцов сбросил с себя оцепенение – с неслышимым сквозь вой воплем, дико перекосившим рот, изломавшим лицо в безумную маску, боец замахнулся и всадил в проклятого копье. Рогатина не встретив сопротивления, вошла в тело почти до середины. Гмур развернулся и все увидели, что пронзившее тварь копье не вышло из его спины, оно будто провалилось в бездонный мешок, наполненный чудовищной жижей.

Гмур не замедлил шага. Боец отпрянул, выхватил кинжал. Проклятый задергал руками и схватил на секунду человека. Боец стек на землю, будто из тела исчезли все кости. Через мгновение, он, шатаясь и дергаясь, как надуваемый пузырь, поднялся на ноги. Чернота капала у него из ушей.

Проклятые подходили все ближе к кучке оцепеневших беглых, брали их в кольцо, ряды гмуров становились плотнее, гуще. Беглые сжались в ощетинившийся бесполезными копьями комок.

И тут поверх всех голов полыхнуло оранжевое огненное полотнище.

Пламенная струя била с крыши дома напротив – она была направлена не на землю, а под углом вверх. У своей вершины огненный фонтан рассыпался на вязкие горящие капли и обрушивался вниз. Струя с гудом рвалась в темное небо, с ревом двигалась из стороны в сторону, щедро разбрызгивая раскаленные капли, будто поливая возделанную и засаженную семенем гряду. Капли сыпались на мостовую, на раздутых гмуров, на трясинные следы стекающей с них черноты.

– Огненный дождь! Огненный дождь!

Малка закричала, во вскинутых к небу ее глазах бился оранжевый сполох.

– Огненный дождь! Он вернулся! Он спасет нас!

Горящие капли прошивали проклятых насквозь, их тела лопались как пузыри – под жгучей капелью проклятие исходило и сворачивалось в черную дымку, развеивалось, растворялось в пляшущих на мостовой огненных язычках. Огненный дождь выжигал проклятие дотла.

Пламя на земле собиралось в лужи, стекалось в ручейки. Огнемет не переставал бить, но стало заметно, что давление в его сифонах заканчивается и скоро очищающий ливень прекратится. Пылающая струя пересекла улицу, перерезая гмурам путь, и замерла.

Беглые собрались бежать прочь, подальше от этого ада, но вдруг в доме напротив распахнулась дверь.

– Стойте! Не уходите! Сюда! Сюда!

Это Волод.

Беглые снова застыли, уставились на него с благоговейным ужасом.

– Сюда! В дом!

Беглые не шелохнулись. Волод подбежал ближе.

– Скорее, у меня огнемет, я сжег проклятие!

Малка подошла к Володу. Он потянул ее в дом. Малка закрыла глаза и сделала шаг.

Проклятия не было.

– Скорее же!

Волод повел беглых, но не вверх по лестнице, а вниз в подземелье.

– Как ты догнал нас?

– Я шел под землей.

Сдавленый вздох пробежал по отряду.

– Не входи. Не вступай. Не касайся. Не склоняйся под крышу…

– Только улицы. Открытое небо. Нельзя в подземелья. Нельзя в дома…

– Только чистое небо. Чистая мостовая…

Волод горько усмехнулся.

– Здесь больше нет ничего чистого.

Бежали ступени под ногами испуганных людей. Внутри пахло кислой огнеметной гарью и сожженным тленом.

– Я нашел огнеметы и горючку. Вот. Берите все.

Трясущиеся руки хватали ранцы, канистры, сифоны.

– Пламя выжигает проклятье. Понятно? Нужно просто выжигать путь перед собой. Пол, стены, потолок – все. Тогда можно идти. Примерно так же делают Чистильщики с Окраины… Не важно! Идите за мной, если хотите выжить.

– Под землей мы потеряем направление, – крикнул Главник, – я не знаю куда идти!

– Я знаю.

По туннелям и катакомбам шли всю ночь и все утро. Иногда Волод останавливался и сверял направление с компасом и стрикой. Люди сменялись за огнеметом, дозаправляли горючку, накачивали воздух в сифоны. Очищали путь.

– Все. Оторвались. Наверху день. И ваше убежище должно быть где-то рядом.

Выбрались на поверхность. Изможденные беглые повалились на мостовую. Только Главник нашел в себе силы держаться. А Волод, казалось, вообще не знал усталости.

– Найдете дорогу?

– Да.

– Здесь я оставлю вас. Пойду один. А вы идите домой, вас больше не тронут, Главному нужен только я…

– Кому?

– Не важно.