— Итак, вы хотели меня видеть, — заговорил Озорник, сцепив пальцы на колене. — Что дальше?

Мюррей собрался с мыслями.

— Я представляю… Ну, скажем, тех, кто преследовал вас все это время. Мы знаем, кто вы; знаем о ваших возможностях — и догадываемся о том, что вы задумали.

— Очень мило! — обронил Осокин. — Какая проницательность!

— Не забывайте, в наши руки попали бумаги, что вы оставили в Праге, — напомнил Джек.

— Гм… Ладно, допустим. А дальше?

— А дальше в наших рядах наметился раскол, — признал Мюррей. — Тот, кто непосредственно руководит вашей поимкой, хочет… Одним словом, мы подозреваем, что он получил приказ ликвидировать вас.

— А вы, значит, решили помешать ему? Гм… Раскол в рядах противника — это, само собой, хорошо, — усмехнулся Озорник. — Но мне почему-то кажется, что вами вряд ли руководили альтруистические мотивы.

— Вы правы, сэр. Я послан… договориться. Скажите мне, какова ваша цена.

— Моя цена… — Осокин прищурился. — Вы и подобные вам считаете, что она у меня есть, не так ли?

— Я имел в виду…

— Я знаю, что вы имели в виду! — с горячностью перебил Озорник. — Хорошо! Я хочу, чтобы вас не было; вас, для которых все имеет свою точную цену! Хочу, чтобы вы исчезли, сгинули! Вы и ваши кукловоды, те, кто правит этим нелепым театром марионеток, дергая за невидимые ниточки! Мне слишком тесно в одном с вами мире! Как, устраивает вас такое?!

— Вам не нравится, что мир управляем? — поинтересовался Джек. — Что есть люди, которые взвалили на свои плечи бремя решений…

— Ха! Не говорите мне о бремени! Эти господа не теряют ни капли аппетита, начав войну, на которой погибнут сотни тысяч; они обрекают на жалкое прозябание целые народы и имеют великолепный сон. Единственное, что может лишить их душевного равновесия, — это упущенная прибыль!

— Возможно, вы правы; но какова альтернатива? Послушайте, мистер Осокин, вы должны понимать: даже такое далекое от идеала управление лучше, чем полное его отсутствие!

— Забавно, — бросил Озорник. — Я вот убежден в обратном. Всему положен предел, мистер Мюррей, — и абсолютной власти, и абсолютной жадности, и абсолютной безнаказанности. Должен быть хотя бы шанс сбросить с плеч это ярмо! Но ваши хозяева хитры; много поколений они работали над тем, чтобы сотворить из человечества безмозглое послушное стадо. И они преуспели в этом, надо отдать им должное. Подавляющее большинство слишком занято выживанием, чтобы поднять глаза к звездам. А те немногие, кто сохранил ясность мысли, просто не хотят этого. Они, как вы выразились, «имеют свою цену» — и желают продать себя подороже. И продают — друг другу. А кукловоды дергают ниточки. И ведь не надо быть гением, чтобы разглядеть всю механику этого подлого балагана! Знаете, это по-настоящему страшно: когда все вокруг смотрят — и не видят! Не хотят видеть очевидного. Так вот, возвращаясь к началу разговора: мне от вас ничего не нужно. Совсем ничего. А помешать мне… Ну что ж, попробуйте! Собственно, вы этим и занимаетесь уже долгое время. Результатов что-то не видно, правда.

— Вас убьют, — вздохнул Джек. — Да послушайте вы! Я же пытаюсь помочь! Я видел, на что вы способны; но все ваши умения не спасут от пули, пущенной метким стрелком, — а дело к тому и идет!

Осокин вдруг сдвинул повязку, и Джек невольно отшатнулся при виде того, что мерцало бледно-зеленым светом в черной глазнице.

— А мне не привыкать, — жутковато улыбнулся Озорник, вставая. — Так-то, мистер Мюррей. Капитан, я закончил. Теперь он ваш.

Журналист открыл было рот, но тут Стерлинг приподнял протез и повернул торчащий из него рычаг. Механическая конечность вдруг раздвинулась, удлинилась, с шипением выпустив сжатый воздух; металлические пальцы сомкнулись на горле журналиста и припечатали его к стенке. Один из призраков протянул руку и коснулся его щеки. Джек захрипел и судорожно задергался в стальной хватке капитана.

— Это на случай, если ты захочешь поиграть в героя, — ухмыльнулся Стерлинг. — Молчать, как пленный московит, не получится. В твоих интересах быть красноречивым, сынок. А сейчас я хочу знать все о вашей эскадре.

— Кх-хакой эскадре?! — прохрипел Мюррей.

— О той, что прячется за горизонтом. О той, с чьих кораблей взлетают эти проклятые тарахтелки, — любезно пояснил Стерлинг. — Количество и типы судов, вооружение, максимальную скорость — и каким, черт возьми, образом вам удается нас находить посреди Атлантики. Вот все это ты мне сейчас и расскажешь.

* * *

Легри рвал и метал: выходка Джека привела его в настоящее неистовство. Доводы Сильвио он не желал слушать, а его самого заключил под арест — для чего пришлось даже прибегнуть к помощи Имеющего Зуб: потоки отборной брани в конце концов вывели из себя обычно снисходительного Фальконе. После этого француз заперся в своей каюте и в течение нескольких часов не подавал признаков жизни, игнорируя стук в дверь и вопросы. Он погрузился в царство навеянных морфием грез: только здесь его измученная постоянным страхом душа могла обрести отдохновение. Это было словно в далеком детстве: прыжок с пирса в море. Вот теплые воды Лионского залива смыкаются над головой маленького Огюста, а он погружается все глубже, навстречу прохладным струям течений. В ушах нарастает писк, он сильнее и сильнее, кажется, будто голова сейчас лопнет — надо резко сглотнуть, тогда давление чудесным образом выравнивается. И вот, наконец, дно: танцующие на песке голубоватые блики, камни, словно головы сказочных великанов, космы водорослей колышутся, и меж ними снуют стайки мелких рыб, а шипастые крабы выглядывают из темных щелей, таращат бусины глаз. Еще несколько быстрых гребков — и он касается ладонью донной поверхности, зачерпывает горсть мелких камешков и застывает, съежившись: незваный гость в царстве безмолвия. Но вот удушье становится невыносимым, и он с силой отталкивается, ракетой устремляясь вверх, унося в крепко сжатом кулаке зримое доказательство своего кратковременного визита — на зависть другим мальчишкам, шумной и загорелой марсельской шпане, «на слабо» подначивающей друг друга повторить его путешествие.

Придя в себя, Легри некоторое время лежал, бездумно уставившись в потолок, — а потом вдруг негромко рассмеялся. Проблемы, созданные его компаньонами, внезапно разрешились сами собой. Проклятый идиот отправился прямиком в пасть льва? Что ж, тем хуже для него; это никоим образом не должно повлиять на принимаемые решения. В случае удачи ему спишут все грехи; да, собственно говоря, о каких грехах речь? Планы Мюррея и Фальконе слишком смахивают на предательство; в противном случае эти двое просто обязаны были поставить его в известность, разве не так? В конце концов, он все еще Карающий Меч Братства и может поступить с отступниками так, как сочтет нужным. Мальчишка-журналист, скорее всего, уже мертв; что касается Сильвио, достаточно короткого распоряжения… Имеющий Зуб войдет в его каюту, а пятью минутами позже командор Мак Дули узнает, что один из гостей повесился, или принял яд, или застрелился. Что может быть проще! Хм… Нет, с этим все-таки спешить не стоит. Убийство старшего в иерархии Братства, совершенное без высочайшего на то одобрения, может иметь весьма плачевные последствия. Он просто сделает то, что должен, и представит патрону подробнейший доклад, не забыв обрисовать поступки компаньонов в определенном свете, а там пускай высшее масонство решает судьбу Фальконе, как сочтет нужным. Легри вскочил с кровати, наспех привел в порядок одежду и направился прямиком к командору. Мак Дули молча выслушал француза, пожал плечами — и отдал приказ. Ему не было дела до свар внутри этой маленькой странной компании; будучи человеком военным, он предпочитал ясные и четкие указания, а поскольку полномочия Легри были подтверждены эфирной телеграммой Адмиралтейства, то… Спустя пятнадцать минут борт «Немезис» покинула бомбардировочная группа. Переделанные аэропланы сопровождало еще четыре машины: войдя в заданный квадрат, они развернулись широкой цепью, так, чтобы оставаться в пределах видимости соседей. Направление и примерная скорость цели были известны; если только они не догадаются изменить курс или уйти под воду.