– Сашенька, что случилось? – спросила старуха Югова. И молодая женщина Ларионова вдруг, судорожно всхлипнув, начала рассказывать, захлёбываясь в бессвязных словах.

О том, что родилась и росла. И были мама с папой. А потом их не стало, и это было ужасно. Потому что, пока они были, всё было прекрасно. Даже их скандалы. А когда их не стало – ей, Сашке, стало совсем-совсем пусто. И страшно. А потом она привыкла. Как привыкают люди жить без руки и ноги. Привыкают, но всё равно испытывают мучительные фантомные боли. Особенно по ночам. Настолько мучительные, что даже заснуть страшно. Потому что она знает одного безрукого… Ну, почти безрукого… Ему сделали пластику… Филатовский «стебель»… Реконструкцию… Это не важно сейчас, потому что просто для примера к слову пришлось. Вот он, этот, с почти конечностью, иногда, когда перед самым сном уже вроде расслабленный и довольный, как бы в полудрёме мог потянуться реконструированной рукой за бутылкой минералки на полу у кровати… Как живой, настоящей рукой, понимаете? Совершенно выключив из сознания, что там не пять пальцев, а такая вот… клешня… И ею никак не ухватить эту бутылку минералки, как любому другому нормальному человеку – без проблем. И всё! Добро пожаловать в ад! Потому что вслед за всего лишь призрачным ощущением здоровой руки вспыхивает натуральная здоровенная физическая боль в том, чего нет. Кисти – нет. А боль – есть. И уже нет ни хорошего настроения, ни красивых звёзд в ночном небе, ни родных, ни близких, ни любимых – только боль. И получается, что тело твоё внезапно снова оказывается конечным, а боль – бесконечна. Так вот было и у Сашки, когда родители… Ты засыпаешь и уже в полудрёме зовёшь: «Мама…», потому что хочешь пить или просто так… А никакая мама не приходит, только бабушка. И ты вдруг понимаешь – снова и снова! – что мама уже никогда не придёт. И это так больно… Мамы уже нет, а тебе так больно, как будто она есть, просто никогда больше не придёт. Мамы нет, а боль есть. И ты ещё и говоришь бабушке гадости, как тот дурак, с рукой… Как будто бабушка или звёзды на небе виноваты в том, что мамы больше нет. Или папы… Или руки… И только плюшевый медведь один всё понимает. Потому что он – единственная связь с миром мамы и папы. Именно они его купили тебе как-то раз в дурацком Луна-парке… Папа сердился-сердился, что не может его выиграть, и ещё сердился, говоря, что тут все прицелы сбиты… И потом мама, подмигнув тебе, пропадает «за кулисами» тира и выходит с плюшевым медведем под мышкой, пряча кошелёк в сумочку. И папа смеётся и говорит, какая у него умная жена, в отличие от него, дурака. И что сбитый прицел – это не так уж и плохо, потому что убивать из-за плюшевых медведей картонных зайцев или ломать чью-то мельницу очень нехорошо. Потому что они, Ларионовы, пацифисты. Ты так запоминаешь всё это – дословно-дословно! С каждой смешинкой, с каждым движением. Это навсегда остаётся в тебе. Неизменный снимок. Негатив. И ты печатаешь и печатаешь копии, потому что нет уже их, настоящих. Только твоя память, работающая в режиме сбесившегося ксерокса…

…А потом и бабушки с дедушкой нет. Нет больше никого, кто пролил бы тебе на коленку перекись. И та, разозлившись, что её вытряхнули из спокойного убежища за затемнённым уютным герметичным стеклом – прямо в мир, шипит и пузырится и, наконец, скисает, смешиваясь с кровью, и превращается в розовую пену…

…И тебе так страшно, так страшно… Как будто ты одна во вселенной… Но ты же помнишь – ты читала книги, ты слышала истории из жизни… Что есть они, смелые и сильные сироты, гвозди бы делать из этих людей. А ты! Ты не такая. Ты – плюшевая. Ты совершенно не способна собою управлять. И потому ты надеешься научиться хотя бы собою манипулировать. В итоге научаешься манипулировать другими. Потому что – дерьмо она, вся эта психология… Можно. Конечно, можно научиться манипулировать сознанием. Даже своим. Но манипуляция – она и есть манипуляция. Платье красивое, и модное, и дорогое. А из-под платья – запах… И не то чтобы неприятный. А просто – твой собственный запах, всегда выдающий настоящую тебя, как бы безупречна ни была манипуляция, надетая поверх…

…Вот только сегодня… Вы не поверите, Ефросинья Филипповна! Очередной тренинг, где умеющие манипулировать делают вид, что учат тех, кто хочет научиться манипулировать. Нет-нет. Все хотят манипулировать, в основном, другими. Для этого они согласны даже научиться манипулировать собой…

«Конструктивное поведение в конфликте»… Чем она может помочь им, этим жаждущим конструктивного поведения? «Вы хотите научиться разрешать острые ситуации, соблюдая интересы всех сторон?» Кто ж не хочет? «Сперва проанализируем типичные конфликты…»

Да хоть изойди весь на эти анализы, хоть транзактным аналитиком в ещё одном сертификате назовись – всё чушь… Когда речь идёт о себе, любимом. Им-то – да. «Похвала рутине… Желание правоты…»

Желание правоты – не правота. И даже не путь к ней. Она не говорила, почему она бросила частную практику и подалась в фирму «лохотронщиков», проводящих тренинги и семинары, мастер-классы и «индивидуальные занятия по приобретению навыка ассертивности?» Она вообще не говорила, что занималась частной практикой? О, это очень интересная история! Главное – не смеяться во время приступа фантомных болей. Слушайте, Ефросинья Филипповна!

После института муж… Да-да, у неё, у Сашки Ларионовой, был муж, но это вовсе неинтересно. Ещё неинтереснее того, что с почти рукой… Муж просто создавал иллюзию присутствия живого человека. Но оказался не слишком умелым иллюзионистом. Плюшевый медведь был куда живее. В чём фокус? В том, что медведь, как минимум, не требовал жить в системе таких правил. Он неплохой человек, этот бывший муж, пусть у него всё будет хорошо, хотя при разводе он мог… Не важно. Сама виновата. Все дурочки всегда сами во всём виноваты, потому что не только не знают правил, но даже и не подозревают, чем им это незнание грозит в последующем. Ерунда. Сейчас не важно…

…Что такое ассертивность? О, Ефросинья Филипповна, она повсюду! Но что оно означает? Этот неологизм – всего лишь калька с английского assertiveness: «Утверждение себя при уважении к другому». Ага-ага. Вы умница. По-русски именно что «и волки сыты и овцы целы», а так, как известно, не бывает в реальной жизни. Так вот эта самая ассертивность – если уметь какать без вони – позволяет выражать свои мысли, показывать чувства и озвучивать интересы без обиняков, но всегда учитывая мысли, чувства, интересы другого. Или, пересказывая тексты материалов семинара: «Если вы говорите себе: «Об этом нечего и думать, я уверен, что мой начальник откажет», то вам не хватает ассертивности. А вот если вы скажете: «Я постараюсь убедить руководство!» – то будете ассертивны. Вы в равной мере уважаете себя и другого, адаптируете свои действия к ситуации…» Чушь, да? Знаю. А они так радуются, как будто им тайну и загадку вселенной раскрыли… Из-за того, что я была излишне… ассертивна, я так долго и состояла в пародии на брак. Я адаптировалась, приспосабливалась, учитывала интересы другого, пытаясь сохранить уютный уголок, в котором мне тепло, светло, сыто и есть место для моего плюшевого медведя. Но больше я не хочу никаких манипуляций со своей жизнью. Никаких! Даже самых прекрасных и полезных. Я не буду больше превращать свою жизнь в кукольный театр, даже если я там состою на должности Главного Кукольника!